Тут в середине виктролы что-то зашипело и выстрелило. Пластинка остановилась.
— Ах ты черт, на самом интересном месте! — воскликнули гости.
— Ничего, — сказал товарищ Рязанцев, — сейчас я все это устрою.
Он быстро разобрал виктролу и сунул в нее нос.
— Пружина лопнула, — огорченно вздохнул он.
— Перекрутил, — с досадой сказала жена. — Медведь!
— Ничего, — сконфуженно забормотал Рязанцев, — мы ее сейчас… это самое… склепаем… Приходите завтра. Завтра дослушаете.
— Ну, — сказал на другой день Рязанцев, — склепал. Теперь уже не лопнет.
— Осторожно заводи! — простонала жена.
— Не беспокойся. Не сломаю. Ну-с, дорогие товарищи, прошу соблюдать тишину и поменьше курить. Пускаю.
Снова чарующие звуки вступления наполнили комнату и снова мягкий, бархатный баритон начал волнующую повесть:
Крррак, — выстрелило в середине виктролы, и пластинка остановилась.
— А, будь ты трижды неладна!
Расстроенный Рязанцев, стараясь не смотреть на жену, быстро разобрал машину и огорченно покрутил головой:
— Пружина лопнула.
— Называется, склепал! — насмешливо заметил один из гостей.
— Да нет, где я склепал, там держится. Будьте уверены. В новом месте лопнула. Придется снова клепать. Приходите завтра.
— Интересно все-таки узнать, что «уже»?
— Чего «уже»?
— Вечерняя, я говорю, прохлада уже… Интересно все-таки узнать, что там дальше произошло с вечерней прохладой. Ну, «Мы вышли в сад… Вечерняя прохлада… Уже…». А что «уже» — неизвестно. Даже как-то обидно.
— Завтра приходи. Завтра я ее склепаю, тогда уже обязательно выясним, что «уже». Спокойной ночи.
На другой день бархатный баритон вкрадчиво начал:
Гости затаили дыхание.
Кр-р-р-ак!
— А, чтоб ты сдохла! Опять лопнула. На новом месте.
— Товарищи! Это неблагородно. Позвал людей в гости, а что «уже» — никто не знает. Мы желаем узнать, что «уже».
— Не смотрели б на тебя мои глаза! — с отвращением сказала жена. — Вышла замуж черт знает за кого! Чем всякие виктролы покупать, перед людьми позориться, лучше бы купить на эти деньги масла, что ли. А то: «Мы вышли в сад, вечерняя прохлада… Уже…» А что «уже» — неизвестно. Хоть в глаза людям не смотри.
И она заплакала.
Через три дня бархатный баритон опять вкрадчиво начал:
Кр-р-р-р-р-ак!
— Так-к-к-к я и знал! — простонал Рязанцев, хватаясь за голову.
Гости злорадно захихикали.
— Изверг! — закричала жена истерическим голосом. — Сил моих больше нету. Ухожу от тебя, окаянного, к папе и маме! Не могу жить с постылым!
И она стала нервно укладываться.
Товарищ Рязанцев поник головой.
Поздней ночью он писал треугольнику производственного кооператива «Граммофон» горькое послание.
Писал он, между прочим, следующее:
«…А также посылаю 15 рублей задатка и прошу вас убедительно, дорогие товарищи, пошлите мне хорошую пружину, чтобы я хоть проиграл все 20 пластинок, чтобы жена мне шею не пилила, чтобы товарищи не смеялись и чтобы оправдать 270 рублей. Сделайте милость, пошлите то, что я прошу. Кроме вас, где я могу ее достать? Ведь жалко же напрасно деньги гробить…»
И крупные слезы капали из его покрасневших глаз на лист серой бумаги.
Кр-р-ак!
Эй, вы, дорогой товарищ треугольник производственного кооператива «Граммофон»! Черт вас побери!
Не мучьте человека!
Что «прохлада»? Что «уже»?
Этот вопрос с «прохладой» наконец должен быть выяснен в ту или другую сторону. Надо же наконец дать чуткий, исчерпывающий ответ:
— Что «уже»?
1929
Париж — Вена — Берлин*
