Марлей туго бульвар забинтован.Помнишь, вьюга лепила, и ты мне сказала сама,Что под пули идти за случайное счастье готов он.Не щетиной в штыки,Не на Плевну щетинистым штурмом,Не по стынущим стыкам реки,Не в арктических льдах обезумевший штурман —Ветеран роковой,Самозванец — солдат, изваянье…И «Георгий» болтается нищей Полярной звездойНа пустом рукаве переулка того же названья.
1923
В кино
В крещенский снег из скрещенных ресницОни возникли в этот вечер обе.Я думал так: ну, обними, рискни,Возьми за руку, поцелуй, попробуй.В фойе ресниц дул голубой сквозник:Сквозь лёлины развеерены Мери.Но первый кто из чьих ресниц возник —Покрыто мраком двух последних серий.Я никогда не видел ледника.Весь в трещинах. Ползет. Но я уверен:Таким же ледником моя рукаСползала по руке стеклянной Мери.Плыл пароход. Ворочал ящик кран.Качалось море. Мери мчалась в скором.На волоске любви висел экран,И с фильма сыпались реснички сором.
1923
Рассказ
— Беги со мной! — Пусти меня! — Открой!— Тогда прощай! — До пасхи? —По контракту!И двадцать раз кидалась ротой кровьНа подступ щек в слепую контратаку.— Тогда прощай! — Пурга пушила ворсЕе пальто. Вагон качал, как стансы.И до весны за восемь сотен верстДуэль трясла сердца радиостанций.
1923
Баллада
Шел веку пятый. Мне — восьмой.Но век перерастал.И вот моей восьмой веснойОн шире жизни стал.Он перерос вокзал, да так,Что даже тот предел,Где раньше жались шум и шлак,Однажды поредел.И за катушками колес,Поверх вагонных крыш в депо,Трубу вводивший паровозБыл назван: «Декапот».Так машинист его не зряНазвал, отчаянно висяС жестяным чайником в руке.
