– …Если это можно считать сном. Всю ночь бродил.
– Где?
– Если бы я знал! Вообще-то в психиатрии это именуется термином «сизифовы сновидения».
– Какие?
– Сизифовы. В греческих мифах такой герой был. Боги его осудили…
Выражаясь по-нашему, на вечные исправительные работы. Вполне каторжные.
– А, вспомнила! Он вкатывал в гору тяжеленный камень, и, когда почти достигал вершины, камень тот срывался обратно. И нужно было все начинать сначала. И так – без конца… Слушай, но ведь ты же Дор. а не Сизиф! Зачем тебе бульники ворочать? Даже в снах?
Пожимаю плечами. Вообще-то, что такое сновидения, пока неизвестно. И вряд ли это когда-нибудь станет известно достоверно. Человеческая психика слишком надежно защищена от постороннего вмешательства, и ни один экстрасенс, психиатр, кришнаит, провидец – никто не может «залезть в душу» без внутреннего согласия индивида. Сновидение, как переживание, анализ событий, явлений, образов, идей… Древние полагали, что во сне душа выходит из тела и бродит и в иных землях, и в иных мирах… Ученые мудрят: одни уже «замерили» вес души, другие – ее особое свечение в разных состояниях. Но тайна и загадка – остаются… И – было в моем – сне что-то важное, очень важное…
– А ты возьми и прекрати, – произносит девушка.
– Что? – не сразу врубаюсь я.
– Брось этот камень. Сизиф был просто тупой: зачем ему было снова тащиться на эту хренову гору? Взял бы – и плюнул. И – жил бы в свое удовольствие. Гулял по просторам. В воде бы плескался. Кайф!
– В Лете?
– Почему? Можно и в зиме! Может, ему на лыжах понравилось бы кататься. Да и снег под солнцем – это изумительно!..
– В том-то и беда – мужик этот, Сизиф, царь Коринфа, был осужден на вечный труд не за что-нибудь, а за оскорбление величия олимпийских богов…
– Короче – политический: пионера в жопу клюнул. Диссидент.
– Ну вроде того. И наказание отбывал потому не где-нибудь, а в Аиде, подземном царстве. Души умерших по прибытии туда пили из Леты воду…
– Вспомнила. Река. По ней еще Харон на лодке плавал… «Соединяет берега седой паромщик…» – пропела девушка.
– Ага. Только билет прописывает – в один конец. «One way ticket…» Души умерших пили воду и забывали и свою прошлую жизнь, и свои заслуги. И о них все забывали.
– Поговорка же есть: канул в Лету.
– Ну. Так что разобраться, за каким рожном было вкатывать этот камень в гору, бедному Сизифу было просто невозможно: ретроградная амнезия.
– Погоди, Дор! Но ты-то все вспомнил!
– Пока – без толку. Я не знаю, почему…
– …на тебя накатили этот «камень»?
– Ага.
– А давай вспоминать вместе. Может быть, то, к чему ты привык или просто не придаешь значения, мне покажется важным?
– Может быть.
– Исповедуйтесь, сын мой. Снимите камень с вашей души, – низким баритоном, сложив руки на груди, торжественно провозгласила Ленка.
– Попытаюсь.
– Ведь что-то же от тебя им нужно!
– Вот и я так думаю. Но, как говорят французы, даже первая красавица Франции не может дать больше, чем у нее есть.
– А ты и не похож на первую красавицу.
– Зато ты – похожа!..
– …Погоди… не так… – Она повернулась ко мне спиной, прогнулась упруго и гибко, и я утонул в ее горячей влаге, как в море…
А за окном неслись, косо расчерчивая синий вечер, блестящие капли дождя…
Дождь за окном постепенно превратился в снег. Герман чувствовал себя разбитым, уставшим. Смертельно уставшим. Такого с ним давно не случалось. Но бодрствовал он уже третьи сутки, нервное напряжение было колоссальным…
Сидеть со стаканом, притаренным к стене, было дело тухлое. Поезд трясло, на стыках громыхало, и если он и слышал отдельные слова, то не понимал не только смысла разговора, он не понимал даже смысла отдельных слов. Тяжкое отупение – и больше ничего.
Герман бесцельно смотрел в ранние синие сумерки за окном и пытался понять, что такое «снег». То есть – он видел падающие снежинки, вспомнил слово и не понимал, что оно означает. Не какие-то вторые и третьи смыслы, а самый что ни на есть прямой смысл данного слова никак не мог понять!.. Наконец-то! Ну да, снег – это и есть те мохнатые комочки, что стремительно уносятся в ночь…
Он передохнул, на лбу выступила испарина. Так дальше нельзя. Вспомнился рассказ одного алкоголика: «Понимаешь, просыпаюсь с дикого бодуна, глаза – в разные стороны, в башке – капкан, да и только! И жена гундит, как заведенная пилорама… Бу-бу-бу, бу-бу-бу… „Хоть бы гвоздь забил, дармоед! Вешалка на честном слове держится!“
Ну, я себе так думаю: чего с бабой ругаться? «Забил, – говорю, – только чем?»
«Чем-чем, молотком! А то – можешь башкой своей, все равно никакого больше толку от нее нет!»
И знаешь, сижу на койке, лапки на коврик свесил и мучительно пытаюсь вспомнить: что такое «молоток»? Мо-ло-ток… И так это слово кручу, и этак, а вспомнить – никак! Меня аж пот холодный прошиб от напряга! Не, с питьем надо завязывать, а то…»
Что «а то…», мужик Герману тогда так и не досказал: жадно налил трясущейся рукой стаканчик, поднес ко рту, бережно обняв ладонями, и вылакал до дна, не пролив ни капли…
Вот и у него, Германа, состояние было – как у того мужика. Крыша у него не съедет, но и боец он в таком состоянии никакой! А с финансистом придется повозиться, может статься! Ушел же он «и от бабушки, и от дедушки…».
Недооценка противника – поражение до начала схватки. Впрочем, переоценка тоже…
За стеной ребята занимались любовью. Сексом. Потом – затихли. Видно, заснули. Герман понял, что если он не поспит сейчас хотя бы часа два, то станет беспомощен и агрессивен, как пятнадцатилетний «скинхэд» – девственник от затянувшегося спермотоксикоза!..
Он прилег, закрыл глаза, но спать не мог. Совершенно. Какие-то тени собирались вокруг, какие-то голоса шептали что-то ужасное, женщина в черном грозила костлявым, голенастым пальцем с длинным заостренным ногтем, и он, Герман, падал в никуда, в бездну…
Он открывал глаза, отирал холодный пот со лба, слушал свое собственное хриплое, частое дыхание, сердечко колотилось так, будто собиралось вырваться из грудной клетки, словно птичка – на волю…
Стоп. Дальше так нельзя. Он встал, открыл дверь купе и направился к проводнику.
– Что, не спится? – приветливо встретил тот денежного клиента, а сам – отметил черные набрякшие круги под глазами, нездоровый блеск самих глаз, подрагивание рук… А не наркоман ли он, часом?
– Зря кофе пил. Хотелось чего-то горячего… У тебя что-нибудь покрепче кофе есть?
– Для вас – обязательно. Коньячок «Арарат», родного розлива. Только для солидных клиентов. Ваши соседи взяли – не жаловались.
– Давай бутылочку.
– Закусить что-то? Балычок, сервелат, сырокопченая?
– А фрукты?
– Бананы, лимон.
– Давай лимон. И бананы давай тоже. – Герман окинул взглядом купе проводника, заметил объемную металлическую миску: то, что нужно. Взял. – Грузи сюда.
Подумал немного:
