– Все дети любят сказки…
– Знаешь, я не уверена, что это сказки…
– И зачем ты мне это рассказала?
– Ты бредил замком. Как и Граалем.
…Плащ Великого Мастера несется под сводами Замка, словно снежный смерч, заставляя подданных застывать ледяными статуями… Алый крест змеится по белому полю плаща, будто живой паук… И с чем это у меня ассоциируется? Война Алой и Белой Розы?.. А по кельтской традиции – это характерные цвета Иного Мира… Где и правил король Гвин, сын Нидда, властитель Дивного Народца…
Красный… Цвет власти, любви, силы, несокрушимой воли, цвет жизни и крови, цвет активный, блистающий, царственный… Вернее – там все оттенки пурпурного, а здесь – алый… В сочетании алого и снежно-белого – эстетика смерти?..
Белый… Белый как снег… Как сахар… «То не сластью на пиру сахар колотый – красит небо поутру землю черную Мне бы ветер бы вдохнуть, да в Царь-колокол, словно – душу переврать в гладь озерную…»
Гладь озера… А в нем – отражение города… Православные храмы, звон колоколов, песнопения… Город, исчезнувший по молению жителей, укрытый дланью Господней, охраняемый Пресвятой Богородицей… И тому, кто нечист сердцем, покажется это место пустым… Я слышу мелодию… Словно переливаются чистые, прозрачные воды Светлояра…
Стоп. Сказание о Китеже – это русская традиция… А здесь – Грааль…
…Грааль… Образ раннего средневековья, самого мистического периода в истории человечества. Тогда – и рыцарские ордена, и крестовые походы за обретением Гроба Господня, и мавры, и таинственные Аррагон и Кастилия, и Сицилия, и тамплиеры, и тевтонцы, и нищенствующие ордена, и неисчислимые костры инквизиции, на которых сгорали первые красавицы королевств…
В западноевропейских легендах Грааль – таинственный сосуд, ради приближения к которому и приобщения к его благости рыцари и совершали свои подвиги. По одной традиции – это чаша с кровью Христовой, какую собрал Иосиф Аримафейский, снявший с креста тело распятого Богочеловека. По иным – камень мудрости и власти… По самым редким версиям – это серебряное блюдо, на котором хранилась когда-то отрубленная голова, обладающая, согласно валлийской традиции, особой жизнью и властью… Голова Брана Благословенного, короля Острова Могущества… В русской традиции – у Пушкина:
Ну да, меч-кладенец, которым и можно было победить карпу Черномора и освободить Людмилу… В западноевропейских тоадициях – особый меч и копье также сопровождали тему Гоааля… Но что это такое – остается неясным. Грааль, который и посвященным являлся то так, то иначе, хранил присущую этому образу, никому не доверяемую тайну…
Кад Годдо… Сказание древнего Уэльса о Битве Деревьев… Так о чем я молчу?.. Не могу понять. Не хватает какой-то малой малости…
За окном ночь, снежные заряды вихрятся и пропадают во тьме…
Герман проснулся совершенно больным. Слово «проснулся» даже не вполне подходило к тому состоянию тяжелой одури, в которой он метался. Словно опоенный каким-то недобрым снадобьем. Всю ночь он куда-то бежал, кем-то командовал и сам пытался уйти от неведомого преследования, но не было в этом кошмаре ни людей, которых он знал бы раньше, ни каких-то мест, которые бы он узнал… Он бежал за кем-то, но настигали его самого…
Герман тряхнул головой. Все это бредни. Скорее всего – коньяк.
Какая-нибудь мешанина из технического спирта, марганцовки и жженого сахара – Герман никогда не злоупотреблял спиртным, да и выпивал только по необходимости, для дела, и вряд ли мог отличить хороший коньяк от подделки. Тем не менее он поднес початую бутылку к носу, вдохнул… Аромат был густым, янтарная жидкость – прозрачной и солнечной. Нет, проводник не обманул. Впрочем, Герман давно заметил – его старались не обманывать…
Он плеснул коньяку в стакан, совсем немного, согреться. Это просто нервы.
Выпил, глянул на часы – и удивился! Вместо запланированных двух он проспал все шесть часов. Теперь без четверти четыре утра. Ну что ж… «Коммандос» называют это время – «час смертей». Или – «час волка». Именно около четырех человек, какой бы он ни был стойкий ко сну начинает «клевать», если на посту; именно в это время у того, кто выспался и загодя приготовился, преимущество при внезапном нападении наивысшее. «Латинос» вообще назвали этот час – «время переворотов». Операции в «банановых республиках» по смене одного режима на другой всегда начинались в четыре и заканчивались к пяти. Проснувшиеся граждане с утра могли лицезреть в «ящике» уже нового генерала, обращающегося к «свободному народу» от его же имени.
Пора.
Герман извлек из «сбруи» два бесшумных пистолета, проверил. Двенадцать девятимиллиметровых пуль – вполне достаточно, чтобы решить дело тихо. И без свидетелей. Он встал, запахнулся в куртку и вышел в коридор.
Внимательно просмотрел расписание. Через сорок минут будет Репнинск. От него до Москвы автомобилем – всего четыре с небольшим. То, что нужно. Пора.
Аккуратно и вежливо он постучал костяшками в купе проводника. Дверца отъехала в сторону, тот, встрепнутый спросонья, таращился на Германа дикими круглыми глазами.
– Чего-то желаете? – наконец произнес он.
– Еще коньяк.
– Это – пожалуйста. – Проводник наклонился, извлекая бутылку из прикрытого одеялом ящика.
– По расписанию идем?
– Минута в минуту. В десять пятнадцать будем в Москве.
– Прекрасно. Как пассажиры? Все такие беспокойные, как я?
– А кроме вас и этой парочки – больше никого. Богатые – самолетами летают, а остальным СВ – не по карману. – Проводник осекся было – получилось, он вроде причислил такого денежного клиента не к вполне состоятельным людям, поспешил исправиться:
– Нет, с самолетами тоже морока: то снег, то дождь, то погода нелетная, особенно по такой-то поре… Да и падают они, что листья в ноябре…
– Падают, падают листья… Ну и пусть – зато прозрачней свет… – напел тихонько Герман. – Значит, пустой вагончик…
– Да. А летом – наплыв! Лучше ехать с комфортом, чем кое-как. – Проводник заерзал. Его тяготил этот пустой разговор, и еще – он вдруг почувствовал страх, словно находился не в своем вагоне, на привычном, знакомом месте, а где-то на пустой темной дороге, и встречный – незнакомец, незнакомец опасный, и ты беззащитен перед ним…
– С комфортом – хорошо. Если есть деньги.
– Без денег – оно никуда.
– Вот именно. За все надо платить.
Он сунул руку в карман, вынул пистолет, приставил ствол ко лбу проводника… Глаза того стали жалкими и испуганными, губы искривились в плаче.
– Вы… Я… Пожалуйста… У меня ведь – детки…
– Платить. За все.
Герман нажал на спуск, щелчок, голова проводника дернулась, и тело бросило назад. Наволочка, на которую откинулась пробитая пулей голова, стала алой.
Убийца взял внутренний ключ, открыл им окно, выставил раму, одним движением поднял труп и
