задачей считал сохранить бойцов. Потому как если деток или жен у кого нет, у того мамка с папкой имеются, и класть ребят за понюшку… Как раз тогда «войнушка» под занавес приняла «вялотекущий характер»: со стороны «чехов» – огонь из всех и любых видов, с нашей – как в достославные брежневские: стрельнул – скажи, чего стрельнул, в кого стрельнул, и гильзу предъяви… Не до такой, конечно, степени, но шибко похоже…
…С армейскими толковали… Один комбат славно сказал:
– Знаешь, на что мы здесь похожи? Это если мужика связать по рукам и ногам, поставить среди стаи подростков, да подначить их… А пока подростки те на площади гужуются и с мужиком разбираются, взять, да дома ихние подпалить…
Оторвутся они на мужике? То-то… А стоит ему кого сапогом задеть – так набегают судейские, правозащитники-плакальщики: геноцид, стрептоцид, деток забижают – ну и другие нехорошие слова… А этим часом – сидят те яйцеголовые, что кашу заварили, в тепле и холе, и денюжки считают… Вот что обидно, блин…
Одно эти умники не учли: русский мужик задним умом крепок… Если его обидят, он враз не полезет соплями размахивать, ему штуку эту с обидчиком кардинально порешить надо, чтоб хоть не самому, хоть внукам тех напастей уж не ждать… И уйдет, и в лесах схоронится, и топоришко откует, один, другой, третий, и кольчужку выправит, да не только себе…
Вот были те монголы с татарами, ослабели мы, и насели татары на Русь шибко… И – что? Где их царства-государства нынче? То-то, что нету. И не потому, что побили их мертво… Просто… Россия – это… По весне посмотри, как тепло от земли идет – березки в рощицах колышутся, потому что живые…
Пришелся ты этой земле – жить на ней и будешь, своим станешь, не пришелся – не станет тебя вовсе… Мытьем ли, катаньем, или сам пропадешь… Сейчас – что?
Волки разве те чеченские на Россию набросились? Все набросились, и кромсают, кромсают по живому…
– Не философствуй, майор. Проще все. Продают нас те, что в Москве. Предают и продают. Так нельзя победить. Там разобраться надо, потом – уже по сторонам смотреть. А щас… Будто вся Россия поделилась на столицу и все остальное… А Москва, известное дело, по чужим бедам не плачет… И в той Москве – укрылись они за Садовым кольцом, как за валом крепостным, и царствуют, да не как в своей стране – как в чужой! На разор!
На Русь – словно нетопыри какие слетелись, нечисть, и хоровод свой мышачий устроили… А мы вертим головами и понять ничего не можем! А почему? А потому, что русский человек устроен по-другому! Он – доброе везде ищет, драка идет – так сначала перетерпит, пока не доймут… А тут драка – не драка, не поймешь, что такое… Словно упыри присосались и сосут соки помалеху… И не отвадятся, пока все не высосут…
– От нетопырей серебряная дуля хороша! И – кол осиновый, – хмыкнул комбат.
– Верно. А знаешь, из чего ту пулю в старину лили?
– Ну?
– Копейку серебряную плавили, или сворачивали – и вот тебе и пуля. И сила в ней – не от металла вовсе, от образа святого Георгия Победоносца на белом коне… Вот этого-то нечисть всякая снести и не могла! Когда символом государства – орел с Победоносцем на щите – непобедимо оно…
– Наивняк ты, майор, хоть и сивый… Политика, она штука тонкая и верности не любит.
– В том-то и дело, что наоборот! Без верности да без со вести – кодла и получается, так-то. Я бандитов не год и не два ловлю, насмотрелся.
– Это ты верно. Когда совести в людях нет – это кодла. Посидели тогда еще, все больше молчали. Каждый о своем, а получалось… А получалось – о нашем…
…А Саша Шмаков, как пришел к СОБРам, был сперва среди молодежи, да еще – бешеный как черт. Генерал Васнецов отдал его в группу Бати «на перевоспитание»:
«Мы не варяги, нам не рисковые ситуации нужны, а результативная работа». Но парнишку в Чечне изломало порядком, попал он под самое жестокое, январское наступление «генерала Паши», да так и не отошел до конца, корил «дедов»…
– Слушай, Шурик, – обратился к молодому тот же здоровый, – мы тебя к себе не шибко звали…
– Да просто сволочь я всю эту разожратую ненавижу, зубами грызть готов, а не ля-ля разводить!
– Злой ты…
– А вы добрые, да?
– Мы – справедливые. Работа такая.
– На хер кому сдалась эта справедливость, понятно? Думал, попаду к «серым», у них хоть без бумажек и поживее, а если разобраться – то полная труха…
– Ты не горячись, парниша, смолкни… Вон, тебе Геннадьевич сказочку расскажет… Он у нас образованный, грамотный, сказок много знает… Да и мы послушаем, надо же как-то день перекоротать…
– Может, водки лучше выпьем?
– Не, водки нельзя… Чайку – можешь, жратвы здесь навалом, покурить – только не всем враз… Это – жизнь, а не засада… А то хочешь – дремай, хочешь – сказку слушай.
Группа захвата разместилась впритык в палаточке напротив пансионата. Всего их стояло три, летом – и клиент, и навар, зимой работала одна, и та – с грехом пополам, только по базарным дням. Сегодня был обычный. Вытащили под утро из койки капитана Назаренко, объяснили тому накоротке «диспозицию», поехали за станицу, на побережье, к пансионатам. «Рафик» приткнулся к палаточке тихонько – ну привезли коробейники товар, и кому какое дело. Теперь оставалось ждать.
Приказ был: «быстро и скрытно». А белым днем из «Лазурного берега» скрытно – никак.
– Ну что, Геннадьич, давай сказку-то… Хоть и враки, а слушать приятно…
Боец, которого назвали Геннадьичем, отличался от других щуплым сложением, но оттого не был хилее. Было ему под сорок, к СОБРам прописался лет пять назад – до того работал в каком-то техникуме преподавателем истории; потом, по причине двадцатилетнего увлечения каратэ, попал в хранители тела средней крутости персоны; ровно через десять месяцев закончил эту карьеру на больничной койке с тремя пулевыми ранениями и под статьей. Притом искренне считал, что ему крупно повезло: бывшие партнеры по спаррингам и каратэшному подполью теперь пропорционально разместились либо в органах внутренних дел и близких к ним, либо в салонах «мерседесов» или местах не столь отдаленных – это уж кому как покатило. Короче, партнеры из ВД, уразумев, что их «сэнсэй» попал по наивности в чужие разборки, из-под статьи вытащили, а раны сами затянулись. А у Бориса Геннадьевича Грешилова осталась незаживающая обида уязвленного самолюбия: кинул его «персона», как голого лоха, да еще и шкуру попортили… Ко всему, морочить голову малолеткам Грешилов вконец замучился; а потому, когда предложили повоевать с преступностью – влегкую согласился. В Чечне в нем открылся дар рассказчика: бойцы слушали его раскрыв рот, и хотя многие исторические факты он безбожно перевирал, оттого было интереснее и ему самому, и остальным.
– Про что сказку-то?
– Давай про старое.
– Про старое – так про старое. – Грешилов задумался на минуту, словно погружаясь туда, в непроглядную муть отлетевшего времени, в историю, которая, увы, никого ничему не учит.
– Великая Римская империя германской нации развалилась после изгнания Генриха Льва. Страну разорвали в клочья ненасытное властолюбие баронов, интриги завистливых соседей, череда войн, обессилили крестовые походы. Рыцари, младшие сыновья в семьях, кроме титула и храбрости, не получали ничего. По большим и малым дорогам грабили шайки обнищавших феодалов и озверевших до дикости простолюдинов; беззаконие сделалось законом, насилие и смута стали такими же естественными, как любовь. Бароны и рыцари пировали с вассалами в тяжелых цитаделях, окруженные верной охраной и каменными стенами; там, внизу, люди постепенно превращались в скотов, сходя с ума от вечного страха… К тринадцатому веку эпоха высокого рыцарства близилась к закату; наступало безвременье. Могущество и насилие повсеместно заняли место права и правосудия; бароны и рыцари возвели насилие в ранг закона; кто смел, тот и мог. Тогда-то и образовалось Вестфальское судилище.
Вестфалия заключала в себе страну между Рейном и Везером; Гессенские горы составляли ее южную
