нее трубку, с силой швырнул в стену так, что она развалилась на части, взял в ладони ее лицо, приблизил к своему:
– Марина, послушай меня внимательно! Очень внимательно! Меня действительно пытались отравить или уже отравили, но организм справляется! – Говорить ей, что ему дали время «помучиться» и время это истекает, как песок сквозь пальцы, он не стал: примет за очередной виток параноидальных галлюцинаций. – Я уже принял лекарство. Это – так, остаточные явления. Но ты – в опасности!
Сознание не только вернулось к Корсару – наступила особая, пронзительная ясность; ему казалось, что он говорит убедительно, здраво, понятно.
– Ты говорила, у тебя есть дом где-то в деревне?
– Да. Купила в мае. Еще никому даже похвастаться не успела. Маленький такой…
– Отлично! Далеко?
– Под Козельском – часа три на машине.
– Купчая оформлялась в Москве?
– Нет. Прямо там, в сельсовете.
– Очень хорошо. Езжай. Сейчас же. Немедленно.
– Я боюсь. Водитель из меня – плохонький, а ехать в ночь, уставшей…
– Возьми частника. Только такси по телефону не вызывай – поймай случайного. – Корсар выгреб из кармана всю наличность, вложил в ладонь Левиной. – Здесь – хватит.
– Ехать с незнакомым частником – я боюсь еще больше. Но… если ты настаиваешь – я уеду. Завтра, рано утром.
– Марина…
– И – не волнуйся за меня. Дверь у меня железная, засов, четвертый этаж… Надеюсь, твои «люди в черном» не умеют лазить по вертикальным стенам?
– Не знаю…
– Ну не пауки же они!
– Марина, ты ведь поняла, что я не шучу.
Левина долго всматривалась в лицо Корсара, потом кивнула:
– Да. Не бойся, я все поняла.
– Тогда – закрывайся на обе двери, на все замки, ставь будильник и рано утром – под Козельск…
– Деревня называется…
– Стой! Даже я этого знать не хочу!
Марина погрустнела, все еще вглядываясь в Корсара, по-видимому так и не решив до конца: болен он психически, или в его словах все же присутствуют логика и здравый смысл. Подошла к окну, взглянула мельком сквозь занавеску:
– А эту твою девушку в черном, на черном мотоцикле – ты не боишься?
– Нет.
– Ей грозит никотиновое отравление.
– Завтра утром тебя здесь не должно быть. И – оставь мобильный дома. Хорошо?
– А как я узнаю, когда можно будет вернуться?
– Через месяц, – сказал Корсар наобум, подумав, что при таком скором развитии событий все может кончиться и значительно раньше. – Отдыхай. За это время все уляжется.
Корсар мягко коснулся губами ее щеки и пошел к двери.
– А ты все же присмотрись к этой своей «леди в черном», ладно? – услышал он вослед, кивнул. Улыбнулся:
– Закройся надежно. Сразу за мной.
Корсар подождал в подъезде у двери, пока не услышал поворот ключа и звук задвигаемого засова.
– Надежно… – произнесла Марина Левина одними губами. – Только ко мне никто никогда особо и не ломился… А – жаль.
Дверь перед ней начала двоиться, расплываться, словно сделанная из мягкого бархата, и, только почувствовав влагу на щеках, девушка поняла, что это – просто слезы.
Глава 13
– Тебя только за смертью посылать… – Оля бросила сигарету, запрыгнула на мотоцикл.
– Уже ревнуешь? – попытался пошутить Корсар.
– К смерти?
– Ну и шутки у тебя – на ночь глядя. К девушке.
Ольга бросила взгляд на окно четвертого этажа, где за тюлевой занавеской стояла Левина. Приветливо помахала ей рукой. В ответ – на окно опустилась тяжелая портьера.
– Она меня – да. Ревнует. А мне – с чего?
– А ты самоуверенна.
– Я просто уверена в себе. Без «само». Разницу объяснить?
– Не нужно.
Мотор мотоцикла заработал низко и мощно.
– И – далеко едем? – спросил Корсар.
– В ресторанчик. Ужинать. А то дома – шаром покати.
– Слушай… – замялся Корсар.
– Понимаю. Ты оставил девушке все деньги.
– Ты всегда так быстро думаешь?
– Всегда. Не беспокойся. У меня – хватит.
– Но…
– Корсар, давай хотя бы час-другой поживем без извечного российского мужского шовинизма, по- западному: я – приглашаю, я – плачу.
– Это не шовинизм, Оля, это – вековые традиции. И даже – национальный характер.
– Одобряю. Но раз ты такой щедрый – не оставаться же нам голодными?
– Твоя правда. Только…
– Что еще?
– На меня порой… накатывает.
– Я помню. Не пугает. Двинули.
Мотоцикл легко выкатил со двора и помчался по пустеющим улицам в сторону центра.
…В ресторанчике было малолюдно, звучала живая струнная музыка, горели свечи…
Ужин был закончен; Ольга заказала только кофе, Дмитрий – еще и рюмку кальвадоса. Ольга курила, следя за причудливыми завитками дыма, и казалось – сейчас она совершенно отрешена от всего сущего, слушая музыку и время от времени бросая на Корсара задумчивые взгляды – словно вспоминая что-то неслучайное и несбывшееся…
– «Где аромат цветов изыскан и медов, где смутной амброй воздух околдован…»[19] – умело вел мелодию певец, а когда закончил, зазвучал саксофон, заполняя небольшой уютный зальчик «временем лета…».[20]
