приставать все, что плохо лежит? Но как только Гринев уложил ствол в карман, то почувствовал некую уверенность.
Да какая к лешему уверенность! Все, что он делал сегодня, ему не нравилось совершенно. И если он чувствовал беспокойство или даже страх — страх этот был такой, какой бывает у кабинета зубного врача: и терпеть дольше не в силах, и войти — жутко, хотя и надо.
Все было именно так: Гринев чувствовал себя, как перед визитом к доктору.
Который сообщит диагноз.
Переломный момент жизни. Переломный. Чтобы уйти от боли, нужно сначала ее почувствовать в полной мере и решить, что ее порождает. Только так можно от нее избавиться. Вместе с причиной, ее вызвавшей. Но... вечная боязнь: абы хуже не было. Хуже, конечно, будет. А потом... Потом жизнь войдет в другую колею. И потащится по ней. И прежняя жизнь будет казаться настолько далекой и ирреальной, будто все происходило с иным человеком.
За размышлениями Олег поднялся из гаража на второй этаж. Кабинет. Сверился с планом. Подошел к стене, поднатужился, отодвинул стеллаж с книгами. За ним оказалась ниша. В нише — сейф. Простенький. Все особо ценное хозяин, надо полагать, хранит в другой стране. Но не то, что ищет Олег.
Гринев достал инструменты из прихваченного ящика. Дрель. Долото. Молоток.
Слишком долго. Спустился в гараж, прихватил лом и механический домкрат, вернулся и вывернул ломом сейф из стены на пол. С помощью долота слегка отогнул дверцу, уложил сейф поудобнее, вогнал в щель губу домкрата. Через несколько минут дверца подалась, еще через несколько — выгнулась. Олег вытряхнул содержимое.
Доллары. Несколько кредиток. Какие-то золотые украшения. Перстень.
Неограненный бирманский рубин цвета темной медвежьей крови.
Гринев сел на пол. Камень словно помутнел, стал влажным, текучим, и Олег не сразу даже понял, что это — слезы.
— Ты так и останешься бурым, Медведь. Раз не изжил привычку вламываться в дома через заборы. Такие медведи долго не живут.
Олег поднял тяжелый взгляд. В мгновение взвился с пола, ринулся вперед и — рухнул, сбитый хлестким молниевым разрядом.
Глава 102
Сначала все было коричневым. Потом — охровым. Потом Олег увидел бездонное, блеклое, словно выжженное солнцем небо...
...Люди шаха Мансура перемирие не нарушали. Просто командир дивизии генерал Воронов решил подстраховаться. Вдоль дороги, по обеим ее сторонам прошли звенья «крокодилов», вспахивая «НУРСами» и трассами очередей все пространство на несколько километров вглубь от дороги. Воронову показалось — так вернее. Мирный моджахед — это мертвый моджахед.
Шах Мансур отдал приказ своим людям. Они появились, словно тараканы из щелей: в коричневых халатах, в советских армейских бушлатах, в резиновах калошах, они полезли на высотку, которую контролировало отделение сержанта Кравцова. А до того аккуратно, пристрелянно уложили прямо на маковку два десятка мин.
Лезли грамотно, укрываясь за камнями и поливая ребят плотным огнем из родных «калашей». Серега Кравцов что-то орал в рацию, четверо оставшихся невредимыми бойцов и двое раненых остервенело отстреливались; трое ребят лежали полуприсыпанные; у одного был разворочен миной живот; второму у локтя вырвало руку, третьего, самого молодого, конопатого Сашку Родина тюкнуло аккуратно в висок крохотным осколком, и он лежал, как живой, со странным удивлением в распахнутых глазах. По его щеке к полуоткрытому рту ползла муха.
Гринев не думал ни о чем. Ни о партии, ни о родине, ни о Москве, ни об Арбате и гуляющих девчонках. Он просто вжимал приклад «РПК» поплотнее в плечо и сек по склону короткими, в три патрона, прицельными очередями. Да и мыслей никаких не было, как и страха. Просто очень хотелось жить. И — было жалко I маму и отца. Они будут плакать. Вот и все мысли были.
Лешка Лешаков сидел на дне маленького окопчика. Плечи его ходили ходуном, его трясла дрожь... Гринев юркнул туда же, вниз — поменять магазин.
Спросил: — Ранен?
— Мы... щас... здесь... сдохнем... все... сдохнем... — причитал он, вяло покачиваясь взад-вперед.
Гринев с маху залепил ему оплеуху. Еще. Еще. Повернул к себе, посмотрел прямо в глаза:
— Соберись, Леший! Вертушки уже вышли! Гранаты. Нужно отсечь их гранатами, понял? Иначе — крышка.
Леший кивнул. Дальше он действовал, как,робот. Спокойно собрал у убитых гранаты. Ввинтил запалы. Выложил перед собой. И — ждал.
Олег бил очередями, но стало совсем скверно: с полдюжины «духов» подобрались уже на расстояние броска, затаились за осколками камней и — секли кинжальным огнем, не давая высунуться. Олег болезненно морщился и — шкурой чувствовал, как под прикрытием этого огня подползают остальные. Сколько их?
Двадцать пять? Тридцать? Пятьдесят? Какая мертвым разница.
— Давай, Леший! Работай!
Лешаков швырял гранаты как на смотру. Спокойно, хладнокровно, глянув в щель между камнями и наметив цель, сдергивал кольцо, отсчитывал ведомое только ему одному количество секунд и — бросал лимонку красивым навесом — сильно и точно.
Ребята укрылись за каменным бруствером. Лимонки разрывались, не долетая метра до земли, поливая затаившихся за камнями «духов» убийственным раскаленным металлом. Атака захлебывалась.
— А теперь, пацаны, — по дальним! Вертушки идут! Патроны не жалеть! — скомандовал Серега Кравцов, и они ударили разом из шести стволов длинными, бесконечными очередями. Духи побежали вниз по склону. Они тоже слышали вертолетный гул. Догонные пули срезали коричневые фигурки, но никто не пытался залечь, чтобы укрыться от очередей: на открытом пространстве под вертушками шансов у них не осталось бы совсем.
А потом — словно раскаленное небо рухнуло на землю лавиной огня...
Ночевали в расположении танковой части. Брони здесь было больше, чем людей. Эту ночь можно было выспаться. А Леший — куда-то исчез. Объявился он под утро. Чуть хмельной, вздернутый — то ли азартом, то ли дозой...
— Ты где был, Леший? — сонно спросил его Гринев.
— Гулял:
— Взгляд его был шалым. Усмехнулся криво:
— Тут кишлак один в километре. Выкормыши Мансура. Вечером по ним летуны работали. Ну мы и решили прокатиться, посмотреть, что да как.
— И — что? Леший бросил рядом с собой баул.
— Да так. Барахло разное. В хозяйстве и веревочка сгодится.
Гринев бросил взгляд на подсумки: автоматные рожки Лешего были пусты. Тот перехватил взгляд Гринева, ухмыльнулся, пнув баул:
— Поделиться?
— Нет, — жестко ответил Олег, отвернулся.
— Зря ты. Мертвым оно к чему? Ни к чему.
...Силуэт стоящего в пяти шагах мужчины проявлялся медленно, наплывал, словно из серого, удушливого тумана. Прямо в лицо Гриневу смотрел зрачок пистолетного ствола. Олег сглотнул, стараясь протолкнуть в горло горький шершавый комок. Закашлялся. Спросил:
— За сколько ты меня продал, Леший? Или тебя лучше называть... Ален?
— К чему тебе знать, Медведь? Ни к чему.
Глава 103
Олег сидел закрыв лицо руками. Ноги его были спутаны скотчем, Леший сидел на расстоянии пяти метров, держа в расслабленной правой руке «Макаров». Ствол был направлен Гриневу в живот.
— Почему, Леший? — тихо спросил Олег.
— Ты знаешь, о чем я только что вспомнил, Медведь?
