Сейчас я занят, а через пару недель определю тебя на место. Где ты и будешь отбивать должок.
— Нет.
— Что — нет?
— Деньги я не верну. Согласно существующему договору, они могут находиться в полном распоряжении моей конторы еще четыре месяца. Пусть все будет по закону.
Борзов расхохотался искренне:
— Гринев! Мы не в Швейцарии живем! А помнишь пункт о форсмажоре? Борис Михайлович Чернов, судя по всему, слился с концами — он всегда был шустрик и умница! Ну а твою безвременную кончину мы сейчас организуем. Сева! — позвал Борзов.
Охранник немедленно появился в кабинете.
— Сева, обида на этого типа осталась?
— Нет.
— Что так?
— В работе всякое бывает.
— Ты — молодец. А вот он... хитромудрый сильно. Бабки затер, да такую сумму, что и молвить страшно. И договариваться по-хорошему не желает.
— Полечить его?
— А ну — снова сплохуешь?
— Нет.
Борзов чуть заметно дернул ресницами, Сева молниеносно выбросил вперед руку, и Гринев кулем оплыл в кресле.
— Ну что, Медвежонок? Сговорчивее не стал?
— Нет.
— Может, его по полной программе, а, Никита Николаевич?
— Не надо. — Борзов повернулся к Олегу:
— Тебе на размышление ровно минута. Одна. Шестьдесят секунд. Или мы договариваемся, или — нет. Деньги свои я верну: непреодолимые обстоятельства. Чуть-чуть помурыжимся, конечно, но ты же сам знаешь: финансовые институты непроницаемы только для лохов, а я — не лох. Я тот, кто их лечит.
Борзов вынул секундомер, повернулся к Севе:
— У него минута. Если не скажет «да» — выстрелишь в висок. С близкого расстояния, чтоб гарь на коже осталась. А потом ему, тепленькому, пистолетик в ладошку вложишь. — Борзов наклонился к Олегу:
— Все будет очень достоверно, Олежек: глупый мальчик растратил чужие деньги и счел за благо застрелиться.
Очень логично.
Он включил секундомер, положил на стол перед Гриневым, отошел в угол комнаты:
— Время пошло.
Сева неторопливо вынул полимерный «глок», передернул затвор.
Олег смотрел на бегущую стрелку и не ощущал ничего: ни горечи, ни даже равнодушия. Ни тем более страха. Чувства словно застыли в нем. Внезапно остро захотелось курить, но и это прошло. Пятнадцать секунд, десять, пять...
«Господи, помилуй мя грешного...» — само собою пронеслось, и — время словно замерло. Пять секунд, четыре, три, две... одна... И — стрелка замерла. Олег смотрел на нее, но она действительно пробежала роковой круг и остановилась за одно деление до двенадцати. Олег почувствовал, как струйки сбегают по спине, поднял взгляд на Борзова: тот всматривался в лицо Олега с азартным нетерпением.
Гринев усилием воли заставил себя расслабить мышцы лица, произнес чуть хрипловато:
— Первая попытка не засчитана. — Взял пачку, выбил сигарету, прикурил, затянулся, поставил секундомер на ноль, произнес, выпуская дым:
— Любопытствуете, Никита Николаевич?
— Еще бы. Это ты ставишь на кон свою никчемную жизнь. А я — пожженные тобою пять миллионов долларов. Тут и корова засуетится.
— Ваш хронометр неисправен, Борзов. Так что новое время: тридцать секунд.
Сева глянул на Борзова. Тот чуть раздвинул уголки губ в оскале и кивнул.
Олег запустил секундомер и положил его на стол. Теперь он был безмятежно спокоен. Жалеть о том, что он так и не сделал?.. На это нужен досуг.
Глава 37
Щелчок пистолета был сух и звонок.
— Что теперь? Пулька выкатилась? — спросил Олег, притаптывая окурок в пепельнице.
— Хорош, а, Сева?
Тот лишь равнодушно пожал плечами. Борзов подошел к подручному, щелкнул затвором, и пустая гильза упала на палас.
— Исчезни, — велел он Севе, вернув пистолет. Подошел к столу, развернул стул спинкой вперед, сел верхом напротив Гринева:
— А ведь ты не разгадал этот трюк? Не разгадал, это я видел по твоему лицу. А ты — по моему. На мгновение я сам было испугался, а вдруг Сева — все они малость недоумки — чего-то не так понял? И знаешь? Я ждал выстрела, как и ты! И — получил очень сильные ощущения! Потому что плакали бы не только мои пять лимонов, но и мой будущий миллиард. Ну что? Ты согласен? Второй раз шутить не стану. Я слишком устал для этого.
— Согласен, — выдохнул Гринев. — Пятьдесят на пятьдесят.
— Ты одержим. Безумен. — Борзов растянул губы в улыбке:
— Слушай, раз ты такой упорный, пока нищий, каким же станешь, когда разбогатеешь? Молчишь? Я и сам знаю: опасным. Вот тогда и повторим трюк с пистолетом, а? Только с боевым патроном. Почти как у классика: «Посмотрим, так ли спокойно он примет смерть накануне венчания, как ждал ее за черешнями!»
— До победы нужно дожить. Доживают Не все.
— Ты мне угрожаешь, Медведь? — поднял брови Борзов в искреннем удивлении.
— Нет. Просто констатирую факт. Он очевиден.
Борзов покачал головой:
— М-да. Знаешь, чего я не пойму, Олег Федорович? Вот ты крутой, да?
— Нет. Я просто знаю, чего хочу. И чего не хочу.
— Погоди. Ты ведь в Москве который год крутишься, репутацию мою знаешь.
Ведь так?
— Отчасти.
— И знаешь также, что несколько моих... э-э-э... недобросовестных компаньонов «покончили с собой». Так?
— Ходили слухи.
— Это были не слухи, Медведь. Это были факты.
— Пусть так. Что с того?
— Всего два вопроса. Первый. Раз ты такой упертый на дело... Ты же не мог не понимать, что трюк с пистолетом мог быть и не трюком и все для тебя завершится фатально. Тогда то, что ты задумал, так никогда и не свершится. Не состоится то, чего ты жаждешь. Дело. Но ты сидел под стволом так, будто прожил девяносто девять лет среди утомившей тебя роскоши, создал теорию относительности и теперь тебя не заботит ничто: ни земная слава, ни земная печаль. Почему? Ты ведь еще не сделал свое дело.
— Есть вещи дороже дела.
— Что же?
— Жизнь.
— И ты ею дорожишь?
— Еще как.
— Тогда почему?
— Я хочу жить так, как я хочу. Достойно. По-другому — не хочу. Я ответил?
