Собрался, придвинулся к столу: – Итак, что мы имеем? Непонятного цвета фигуранта, то ли сбрендившего маргинала с навыками аналитика, оперативной работы и умением стрелять, то ли холодного и расчетливого профессионала, играющего непонятную нам игру. – Филин выдержал паузу, резюмировал: – Давай конкретику.
Панкратов выложил на стол фотографии:
– Дронов Олег Владимирович. Во плоти. В клетке Октябрьского РОВД Покровска.
– И что он там делает?
– Как все: сидит.
– За что?
– Попал под зачистку.
– М-да… А что еще мы имеем конкретного? Кроме домыслов? – Филин зорко взглянул на Панкратова, завершил: – Страх. Самое призрачное из всех чувств, но и самое неотвязное и угнетающее. Как это формулируют психоаналитики? Эмоция, превращающаяся в доминанту и блокирующая подсознание. И тем – блокирующая осознанные активные действия. Не так?
– Мне кажется… – начал было Панкратов, но сухопарый снова его прервал:
– Вот-вот. Когда профессионалу начинает что-то казаться или мерещиться… Подумай сам… – Филин скосил взгляд на фото. – Почему наличие в Покровске этого небритого, явно нетрезвого и порядком избитого субъекта заставило тебя,
– Так, но…
– Это же пацан! Сколько ему? Тридцать с небольшим? Да когда он еще описывал первые пеленки, ты уже проводил блестящие спецоперации в Египте, Конго и Родезии! Сколько ты «негативов» переправил к их африканской едрене бабушке, а?
– Россия – не Конго, Филин.
– Ну да, ну да… Ни умом не понять, ни аршином не измерить… Разве что матом покрыть: сначала вдоль, потом поперек.
– Мне не до шуток.
Филин поморщился:
– Прекрати, Ильич. Мне тоже совсем не весело. Так ты испуган?
– Нет. Хуже. Я обеспокоен.
– Что предлагаешь?
– Я уже отправил к Дронову своего сотрудника: пусть потрется.
– И?..
– Хорошо бы прояснить, кто стоит за этой птичкой.
– Хм… Говоришь, этот Дронов может доставить нам массу неприятностей?
– Да. Он и те, что стоят за ним.
– А кто может стоять за ним? Сейчас идет бой супертяжеловесов: «Интеррос» с ОНЭКСИМом и группой союзных банков, частный предприниматель Борис Абрамович со товарищи, «Газпром», мэр Москвы с коалицией… Ну а если сократить «производные», останутся только две фигуры. Вернее, три. Третья – теневая, всегда, вечно теневая, сейчас выйдет под свет софитов. Но останется в тени. Тебе интересно, на чьей стороне играем мы?
Панкратов закаменел лицом, ответил:
– Для меня это излишняя информация.
– Верно. Так ты предлагаешь подержать Дронова на поводке?
– Это единственный способ нащупать тех, кто за ним. Нам не нужны осложнения по Покровску. Вы полагаете, нам их не смогут устроить?
– Смогут. – Филин закрыл глаза, устало помассировал веки. – Но не успеют.
– События начнутся так скоро?
– Завтра.
– Значит, ликвидация?
– Да. Убери его. Постарайся чисто. Твой человечек, тот, что приставлен к Дронову, тяжел на руку?
Панкратов кивнул.
– Лучше, если он сотрет этого супермена сегодня. Нет человека – нет проблемы.
– Лучше ночью?
– Да.
– Есть.
Филин остался один. Сидел за столом неподвижно, прикрыв веки, словно даже неяркий свет зеленой лампы мешал ему. Взял фото Дронова, подержал на весу, разглядывая карточку. Встал, подошел к сейфу, открыл. Выложил на стол несколько десятков фотографий известных политиков, министров, губернаторов, парламентариев, банкиров. Разложил ведомый только ему пасьянс. Полюбовался работой. Бросил на стол фото Дронова. Снова раскидал карточки, в другом порядке. Посмотрел на новый расклад. Усмехнулся. Открыл выдвижной ящик стола, достал оттуда фотопортреты премьера, президента, четверых ведущих российских политиков; отдельно – фотографии двоих могущественных олигархов, имена которых связывались с группами крупнейших банковских холдингов и наиболее скандальных правительственных фигурантов. Перемешал «карты». Разложил снова. Долго рассматривал собственное «произведение», благоговейно, чуть склонив голову набок, словно это была картина работы старого мастера. Улыбка скривила губы Филина, одним движением он перевернул нескольких улыбающихся политиков лицом вниз, к столу…
Вот так. Они думают, что сейчас они на коне, в зените карьеры, блеска, богатства, славы. Но всем отмерен свой срок. Всем.
Встал, закурил, походил какое-то время по комнате, вернулся к столу. Задумчиво потер подбородок, чуть поколебавшись, перевернул еще одно фото лицом вниз. Посмотрел на разложенный пасьянс, как на вполне законченное произведение.
Фото Дронова лежало в стороне от этого властно-олигархического Олимпа и казалось на гладкой черной поверхности стола совершенно лишним. Губы Филина в который раз за вечер искривились в змеистой усмешке; одним щелчком пальца он отправил фотографию Дронова в ящик стола и задвинул его. Аккуратно сложил остальные, будто колоду карт, и небрежно бросил на полку сейфа.
Вернулся к креслу, сел, расслабился. Завтра в этой стране поменяется все. Даже время. А граждане… Да какие к черту граждане – просто обезумевшие от страха овцы! – будут метаться в поисках пропитания, движимые кто – страхом голода и войны, кто – алчностью, кто – завистью, кто – отчаянием… Ну что ж… Такая у овец доля: быть пищей волков.
Глава 29
Все же в той подпольной забегаловке я здорово набрался! После детального шмона орлы- омоновцы передали нас с рук на руки дежурным вертухаям изолятора временного содержания, те распихали нас с Бедным Юриком по разным клеткам; философствовать стало не с кем, да и незачем; я завалился на нары и заснул.
Мне снилось небо. Оно было очень высоким и блеклым, как выцветшие глаза старца. Солнце повисло где-то посередине и нещадно жгло лицо и руки. Я же старался с помощью ножа и саперной лопатки вгрызться как можно глубже в неподатливый каменистый склон. Отступать было некуда – позади почти отвесный обрыв. Радовало лишь одно: духи не могли обойти нас.
Солнце слепило. Я рассматривал склон сквозь вороненую прорезь прицела пулемета Калашникова и не видел ничего. Коричневые камни, коричневая пыль. Фигурки врагов копошились где-то далеко внизу, до- стать их я не мог, и это вызывало во мне бессильную ярость. Единственное, что ее сглаживало, – так это то, что они все же подойдут ближе. Не смо-гут не подойти. И тогда я уйду не один. Сумею прихватить с собой пару-тройку духов. А если повезет, то больше.
Коричневые фигурки задвигались по коричневому склону. Нервы у них оказались послабее: родные
