нескольких драк со смертельным исходом. Она надеялась, Что никто из мужчин не вспомнит сейчас, как «Филадельфия» нагружалась когда-то виски, чтобы обеспечить питьем именно этот лагерь – тогда пароходом командовал еще Брентон.
– Бутылочки для детей? Да, да, есть, и самого последнего образца: чтобы легче было мыть, открываются с двух концов, – говорила она молодой худощавой женщине, затерявшейся в толпе мужчин у прилавка. Дели и молодая мать вполголоса поговорили о молочных смесях и пустышках. «Я действительно помогаю этим женщинам, занесенным судьбой в такое дикое место, тем, что подвожу простые, но жизненно важные вещи к самому порогу их дома, – думала Дели. – Кроме того, для них важно то, что есть женщина, с которой можно поговорить».
Прибыль росла, и торговля расширялась. Скоро у нее уже будет достаточно денег, чтобы дать одному из детей медицинское образование; не Мэг – Мэг хочет быть медсестрой. Впрочем, после суда ее финансовое положение, возможно, ухудшится. И слава Богу, что она не уступила домоганиям Сайрэса Джеймса: ее личная жизнь должна быть безупречна, – размышляла Дели.
Адвокат откинулся в кожаном кресле, сложил перед собой кончики пальцев и взглянул на Дели.
– Полагаю, ваша личная жизнь выше всяких подозрений. Вы ведь не живете врозь с вашим мужем или что-нибудь в этом роде?
– Нет, но он – лежачий больной, понимаете, и не очень интересуется детьми.
– И все же лучше, если бы он подписал заявление о возвращении ребенка. Если та женщина не сможет доказать, что вы ведете аморальную жизнь и не способны воспитывать ребенка или что домашнее влияние на девочку тлетворно и пагубно… – Он улыбнулся абсурдности такого предположения. У него был большой жизненный опыт, он любил хорошую еду, вино и женщин; но это хрупкое существо с большими синими глазами, полными печали, тронуло даже его циничную душу, ожесточившуюся за многие годы общения с человеческими слабостями и ошибками.
– О, нет, ничего такого, – с облегчением сказала Дели, тоже улыбаясь от того, что она твердо может так сказать. Никто, кроме нее, не знает, какой она испытала искус; в ее положении один только шорох сплетни может все погубить.
– Ну а остальное – то, что у вас был туберкулез, кочевая жизнь на реке, смерть вашего ребенка на пароходе, даже то, что Мелвиллы обеспечены и могут создать вашей дочери налаженный быт, – этого всего недостаточно, чтобы отобрать ребенка у родной матери. Девочка уже закончила начальную школу и всегда была послушным ребенком. Законы в отношении детей направлены на то, чтобы защищать их от явно неподходящих родителей. Насколько я понимаю, вам не о чем беспокоиться.
Провожая ее к двери, он вежливо улыбнулся, показав ряд великолепных зубов.
– До свидания, миссис Эдвардс. Я составлю прошение в суд, согласно которому вы получите особое предписание об устранении этой миссис Мелвилл от воспитания вашей дочери, она должна будет передать ее вашим заботам.
– А если девочка захочет у нее остаться?
– К счастью, она еще молода и суд сам решает, что для нее лучше. Если бы она была совершеннолетней, тогда другое дело.
Дели вернулась в свой отель в Аделаиде, раздумывая над тем, как хорошо, что этот добрый человек не знает всей правды. Может быть, следовало ему все рассказать? В самом тайнике ее души таилось нечто ужасное. Доктор в больнице в Уэйкери знал, а миссис Мелвилл, – так же как и Брентон, по-видимому, догадывалась что она несет ответственность за смерть последнего ребенка. Доктор держал тогда ее сторону, и она не сомневается, так было бы и сейчас, но сама она никогда не переставала корить себя. Как наше прошлое определяет наше будущее! Действие мгновенно – один шаг, одно слово, – а последствия остаются навсегда. Она вспомнила, как оттолкнула Адама и этим обрекла его на смерть. Где-то далеко- далеко в потоке жизни вы совершили какую-то незначительную ошибку, и ваша жизнь пошла по другому руслу и к другому концу.
Дели подумала о реке, о том, как Муррей, уже несущий свои воды на северо-запад, был остановлен в каком-то месте незначительным смещением земной коры и, резко повернув к югу, добрался в конце концов до Южного океана, вместо того чтобы истощить себя в песках внутренней Австралии, как многие реки, текущие на запад. Всего лишь изменение направления и вся история этой части континента пошла по- иному.
Когда они шли от Руфуса вниз по реке, с одной из пустынных излук их окликнул «старатель»-одиночка, живший в ветхой хижине, стоящей на самшитовом основании. Дели он напоминал немного Хэйри Харри с его простейшей философией, потому что Скотти, так звали старателя, избегал усердного труда. Но когда они подошли к берегу, оказалось, что его лагерь чист, как больничная палата: земля перед дверью тщательно подметена, пустые банки и бутылки сложены за хижиной, а ящики аккуратно составлены на берегу.
– Продал немного трески проходящему пароходу, есть что потратить, – сказал Скотти. – Табак – это то, что мне действительно нужно, табак, мука и чай. Я называю их предметами первой необходимости. Женщины к ним не относятся, так же как и пиво, хотя, заметьте, – сказал он, подмигивая, – окажись они тут, я бы не сплоховал. Но работать как раб, чтобы содержать жену и детей… Нет, это не для Скотти. Лежать на солнышке и смотреть, как бежит река, – вот мой идеал жизни.
Такое мироощущение, без сомнения, было еретическим в новом послевоенном мире с его всеубыстряющимися скоростями, джазом, автомобилями и аэропланами, безудержной потребностью делать деньги и преуспеть. Именно это двигало жизнь молодой бурлящей яростным напором страны. «Но почему, – думала Дели, – старый Скотти и кипящий энергией миллионер должны прийти к одному и тому же концу, и, укрытые мраморным мавзолеем или кучей песка на берегу реки, они одинаково обратиться в пыль?»
Чтобы подразнить Скотти, она сказала:
– Но вы ведь все-таки рыбачите, не так ли? Скотти пожал плечами:
– Едва ли это можно назвать работой. Я забрасываю удочку, несколько больших глупых рыбин виснут на конце и ждут, пока я вытащу их; или сами заплывают в сеть; я не прикладываю усилий, все само идет ко мне в руки.
Когда они шли вниз по реке, торопясь за новой партией товара, Дели задумалась, будет ли она когда- нибудь жить так, как мечтает. Она подозревала, что рождена странником, с извечной, навязанной судьбой жизненной активностью. Хотя все, что ей действительно нужно, это еда и кров, время, чтобы размышлять, и досуг, чтобы рисовать.
22
