– Да, конечно. Я – эгоистичное животное.
Они нехотя оторвались друг от друга, чувствуя как их охватывает холодный воздух. От реки поднимался влажный туман. Вода тускло блестела.
– Как насчет завтрашнего вечера, – спросил он у дверей пансиона.
– Боюсь, что не смогу. Я начинаю работу над портретом Несты Моттерам.
– Той черноокой девушки?
– Да. Видишь ли, она будет здесь недолго, недели две…
– Я тоже не намного дольше!
– Но я обещала! У нее такое интересное лицо.
– Ладно! Тогда в субботу.
– В субботу вечером. Днем я буду рисовать.
Они были одни на длинной пустынной улице. Внезапно Брентон положил голову ей на грудь и спрятал лицо, как нашаливший ребенок.
– Прости меня, Дели, – сказал он приглушенно.
– За что же? – удивилась она. – Я не чувствую за тобой вины, в чем же винишь себя ты?
– Ты такая юная! Сколько тебе лет?
– Двадцать.
– Двадцать! А мне уже двадцать восемь. И я сейчас не могу жениться.
– Разве я говорила тебе, что собираюсь замуж?
– У тебя может быть ребенок…
– Иметь от тебя ребенка для меня счастье. Это будет замечательно красивый мальчик. Все будет хорошо, ведь я сделала, как ты хотел.
– Да, все будет хорошо. И все же…
– Почему я не могу иметь от тебя ребенка, если я люблю тебя? Я не вижу каких-либо юридических препятствий, хотя наше общество и оставляет желать лучшего.
– Оно лучше, чем во многих других странах.
– И все-таки оно никуда не годится. Матери-одиночки…
– Это экономическая проблема. Женщина не может содержать ребенка, воспитать его, как должно.
– Они могут делать все и работать наравне с мужчинами, если им предоставить такую возможность.
– Все да не все, – сказал Брентон и засмеялся. – Одна вещь им все-таки не по силам.
– Передай Дели свекольный салат, дорогой, – сказала миссис Григс. Она величественно восседала во главе стола; ее глаза цвета китайского фарфора были как всегда полузакрыты, будто смотреть дальше своей объемистой груди было ей не по силам. Дели пришла к ним вечером с мольбертом и красками, и с нетерпением ожидала окончания ужина.
Господин Григс передал салат и заботливо оглядел стол: может быть, чего-то не хватает? Это был низенький, седовласый мужчина, с живым подвижным лицом, очень суетливый. Он никак не мог усесться за стол: то велит наточить ножи, то потребует с кухни какое-нибудь новое блюдо.
Хотя миссис Григс постоянно разнообразила соусы, подливки и джемы, ее супругу все чего-то не хватало.
– А где же грибной кетчуп, дорогая, – сказал он, бросив торжествующий взгляд на жену.
С видом терпеливой покорности та позвонила.
– Сюзи, есть у нас грибной кетчуп?
Служанка принесла требуемое к немалому разочарованию господина Григса. Ужин, наконец, начался. – Дели так ест глазами Несту, что ей не до еды – съехидничала Бесси.
Все глаза устремились на Дели. Она смутилась: вероятно, в предвкушении долгожданного сеанса она и впрямь слишком уж вперилась в Несту, отмечая теплый оливковый оттенок ее кожи, тени в уголках рта и у крыльев носа, крутой изгиб ноздрей, надменный рот, глубокие карие глаза.
– Как мне сесть? – спросила ее Неста. – Может, вот так? – Она оперлась локтями о стол, сцепила пальцы под подбородком и жеманно закатила глаза.
Все засмеялись, кроме Дели – та была так взбешена этим фиглярством, что пища застряла у нее в горле. До самого окончания ужина она не поднимала глаз от своей тарелки.
Остальные не заметили или сделали вид, что не заметили ее молчания. Но когда все встали из-за стола, Неста взяла ее под руку и прошептала:
– Не сердись, дорогая Филадельфия. Сейчас мы с тобой закроемся ото всех, и я буду паинькой.
Ее магнетическое прикосновение и сказанные слова тут же растопили лед отчуждения – мир был восстановлен. Они удалились в отведенную им небольшую комнату. Неста сдержала свое обещание, и к концу часового сеанса у Дели уже были готовы несколько набросков в карандаше, один из которых годился для будущего портрета. Ей удалось схватить ленивый изгиб руки и линии талии, сосредоточенное и в то же время мечтательное выражение темных глаз, поразившее ее при первой встрече.
