Схватив Тикорнелли за пах, Скэнлон произнес:
— Как тебе понравится остаться без яиц?
Тикорнелли побагровел и сморщился от боли.
— Отпусти, — сказал он по-итальянски.
— Волшебное слово? — произнес Скэнлон по-английски.
— Пожалуйста, — прохрипел Уолтер.
Скэнлон разжал кулак. На лбу Тикорнелли выступили капельки пота.
— Не люблю, когда со мной так разговаривают, Уолтер. Ты очень неучтив. Ты никогда не посмел бы разговаривать так ни с одним из твоих главарей, так что попридержи язык. — Он дружески похлопал Тикорнелли по щеке. — Ладно? Итак, ты знаешь много народу в Гринпойнт, и тебе есть что рассказать.
— Может, все-таки перейдем к делу?
— Сегодня я слышал твой голос на пленке, Уолтер, — сказал Скэнлон, поглаживая край простыни.
— Что за пленка?
— Все звонки по 911 записываются.
Тикорнелли просиял.
— Неужели? Это говорит только о том, какая я знаменитость.
Скэнлон утвердительно кивнул.
— Вот именно. Хотелось бы узнать от знаменитости, что же произошло в кондитерской.
Облизав покрытую испариной губу, Тикорнелли протянул руку к пачке сигарет «Кэмел», лежавшей на столе. Вытряхнув одну, закурил и выпустил дым через нос. Потом откинулся назад и расслабился.
Тикорнелли рассказал, что, стоя напротив лавки, он беседовал с отцом Рудницки о трудной жизни в Польше, когда услышал три выстрела, один за другим. Потом заскрипели шины. Он повернулся на звук и увидел синий фургон, стоявший против дверей лавки. Оставив священника, он начал осторожно переходить улицу и заметил, что за рулем сидел белый мужчина в темных очках и коричневой кепке, натянутой на уши. Уолтер видел, как водитель потянулся через сиденье к дверце с правой стороны, чтобы открыть ее. Кто-то нырнул в машину, и фургон умчался. Перебежав дорогу и влетев в лавку, Тикорнелли увидел тела и позвонил в полицию.
Он стряхнул в ладонь пепел с сигареты.
— Ну вот и все. Больше сказать нечего.
— Ты знал Галлахера?
— Мы были соседями.
— Ты видел, как он входил в лавку?
— Я уже сказал, что разговаривал со священником.
Встав с кровати, Скэнлон подошел к стулу, стоявшему возле окна. Одежда на нем была аккуратно разложена. Бросив ее на кровать, Скэнлон произнес:
— Одевайся, Уолтер. Сейчас поедем в участок и побеседуем еще немного.
На лице Тикорнелли было написано недоумение.
— Почему ты так поступаешь, Энтони? Ты не имеешь на это никакого права.
— Галлахера не узнала бы и родная мать. Ему снесло все лицо. Но ты узнал его сразу.
Подпольный собиратель ставок сидел на кровати, зажав одежду между ног и обдумывая положение.
Скэнлон знай себе давил на него.
— Конечно, ты умеешь делать деньги, и твои благопристойные дружки с Мэлберри-стрит смотрят сквозь пальцы на твои плотские причуды, пока ты не выставляешь их напоказ. Интересно, что они скажут, когда я притащу тебя в участок в наручниках? Представляешь заголовок в «Пост»: «Генуэзский солдат пойман в притоне для гомосексуалистов».
Тикорнелли побагровел от гнева.
— Ну и дерьмо же ты, Скэнлон.
— Это уж точно, Уолтер.
Он склонился над кроватью, уперевшись ладонями в матрац.
— Уолтер, мой старый друг с Плэзэнт-авеню. Зачем ты усложняешь жизнь себе и мне? Расскажи мне обо всем, что меня интересует.
Тикорнелли в отчаянии хлопнул ладонью по матрацу.
— Да, у меня была назначена встреча с Галлахером у Йетты. Он должен был погасить часть долга. Он занял у меня пять кусков.
Скэнлон с сомнением покачал головой.
— Ты одалживаешь лейтенанту полиции пять тысяч долларов?
— А что, разве ваши деньги не такого цвета, как у других?
— Под сколько процентов?
— Под три. И только потому, что он был легавым. Обычно я беру пять. Ты знаешь, я всегда уступаю, когда дело касается вашего брата.
— Сто пятьдесят долларов в неделю? И это с жалованья лейтенанта? Здесь что-то не так, Уолтер.
— Галлахер бывал у меня и раньше, и мы всегда сходились в цене.
— Он мог просрочить возврат долга?
— Немножко. Но сегодня отдавал вовремя.
— Сколько?
— Недельный процент и еще две тысячи. Он позвонил мне в клуб накануне вечером и предложил встретиться у Йетты.
Скэнлон старался вспомнить, что было перечислено в списке вещей, взятых на теле Галлахера. Насколько он помнил, первым пунктом стояли шестнадцать долларов. Если Тикорнелли сказал правду, где же деньги? Первыми прибыли Трамвел и Стоун. Скэнлон сразу же отбросил эту мысль. Полицейские не могли взять у своего, особенно у мертвого.
— Чем же занималась Йетта Циммерман?
— Старая шлюха заправляла только своей поганой кондитерской и больше ничем. Ну, принимала ставки по мелочи. У нее не было ни одного врага во всем свете. А если уж на то пошло, то и у твоего ирландского приятеля Джо Галлахера тоже.
Скэнлона так и подмывало ответить, что у одного из них уже наверняка были враги. Но он промолчал. Умный легавый знает, когда придержать язык.
Глава 4
Часы еще не пробили восемь, когда Тони Скэнлон вошел в дежурку. Повсюду виднелись следы ночного пиршества. Недоеденный сандвич облепили мухи. В белой коробке лежало три куска пиццы. Во всех углах валялись банки из-под пива. С экрана телевизора женщина-диктор в огромных очках читала утренние новости: президент предостерегает жителей Майами от вмешательства в советско-кубинско-никарагуанские отношения. «Все одно и то же», — подумал Скэнлон, выключая телевизор. В комнате было прохладнее, чем на улице. Теплое утро сулило жаркий день.
Сев за стол, Скэнлон взял первую папку. Его взгляд упал на утренний выпуск «Дейли ньюс», лежавший слева. Заголовки кричали о смерти Джо Галлахера. Герой, убитый на посту. В газете была еще одна статья, рассказывающая о человеке, который убил шестерых, испытывая при этом огромное наслаждение. Одну из жертв он застрелил, потому что у него было предрождественское настроение. Прочитав газету, Скэнлон скомкал ее и бросил в корзину. «Интересно, есть ли в этой стране правосудие? Как можно применять англо-саксонские законы к дикарям? Может, больше подойдут исламские законы — око за око, зуб за зуб? Некоторые в городе уже осознали эту истину. Скорбящие родственники хлынули в Чайнатаун и на Девятую авеню, упрашивая тамошних гангстеров покарать убийц, насильников, членовредителей. Люди
