В кресле, закрыв лицо руками, сидела поникшая женщина в бордовом махровом халате, туго стянутом на талии. На чистой белой коже виднелись потеки косметики. На вид ей было лет двадцать пять. Оценивающе окинув ее взглядом, Штерн шепнул лейтенанту:
— А грудь у нее ничего, верно?
Над женщиной склонился сержант Брэди, к губам его прилипла мокрая потухшая сигара. Лицо сержанта было испещрено шрамами и оспинками от прыщей, мучивших его лет тридцать назад.
— Рад вас видеть, Лу, — произнес он с явным облегчением и, отойдя от женщины, чтобы поздороваться с детективами, встал между лейтенантом и Штерном.
— Вообще-то это дело не совсем по вашей части, но сами мы разобраться не смогли.
Он почесал голову, посмотрел на труп и добавил:
— Дело щекотливое…
— А в чем дело, сержант? — спросил Мэлоун, глядя на труп.
— Он священник, — прошептал Брэди.
Мэлоун подошел к кровати и дотронулся до трупа.
— Как давно он умер?
Женщина метнула на лейтенанта быстрый взгляд.
— Часа два назад.
Мэлоун пододвинул стул к женщине и сел, глядя на нее в упор.
— Ваше имя?
— Мэри Коллинз. Он был постоянным клиентом. Приходил всегда по понедельникам в семь утра, каждую неделю.
Пока она говорила, Мэлоун изучал ее лицо. Высокие, словно выточенные резцом скульптора, скулы, гладкая кожа, пожалуй, слишком гладкая, даже пушка нет. Возникшее с самого начала подозрение переросло в уверенность. Он молча протянул руку и провел по шее женщины под подбородком, нащупал тонкий послеоперационный шрам. Лейтенант отметил и адамово яблоко; непропорционально большие руки явно не соответствовали всему ее облику. Он сунул руку за отворот халата и обнажил твердые груди с идеально круглыми сосками, которые казались отштампованными из каучука и приклеенными. Лейтенант коснулся одного из сосков. Слишком твердый.
— Какое имя ты получила при рождении, Мэри?
— Гарольд.
— Внизу тебя тоже переделали?
— Нет! — оскорбилась она.
Мэри (Гарольд) Коллинз встала, распахнула халат и, откинувшись назад, вытянула застрявший между ног вялый член, потом запахнула халат и снова уселась с видом истинной леди.
— Он знал, что ты трансвестит?
— Естественно.
— Расскажи, как все произошло.
— Ну, пришел, как обычно, и мы сразу легли. — Она отбросила назад волосы и пригладила их рукой. — Он перевернул меня на живот, мы занялись любовью, и тут он вдруг как заорет: «Прости меня, Господи!» И обмяк. Я решила, что он кончил, но он больше не шевелился и его грудь была неподвижна. Он перестал дышать.
Она закрыла лицо руками и, плача, принялась раскачиваться из стороны в сторону.
— Как же это страшно, когда кто-то умирает, совокупляясь с тобой. Господи, прости! Не знаю… Не знаю…
— Ты здесь живешь?
— Нет, только работаю. А живу в Челси.
— Одевайся, поедешь с нами. — Он посмотрел на сержанта: — Кто еще знает о случившемся?
— Только те, кто находится в этой комнате.
— Позаботьтесь, чтобы никто ничего не узнал, — жестко сказал Мэлоун. — Его опознали?
Брэди помахал в воздухе бумажником из бурой кожи.
— Преподобный Джеймс Гэвин. Церковь Святого Ансельма в Бруклине.
Мэлоун подошел к кровати, мельком взглянул на тело, потом набросил на него край свисающей до пола простыни. Вернулся к Мэри Коллинз, которая опять спрятала лицо в ладонях.
— Мэри, поверь, нам всем хочется уладить это дело быстро и без лишнего шума. Ты сделаешь все, о чем я тебя попрошу?
Мэри уронила руки на колени и посмотрела на лейтенанта.
— Я не хочу скатиться на дно. Не собираюсь садиться в тюрьму и драться за свою жизнь. Ведь нашего брата сажают с обычными уголовниками.
Мэлоун удовлетворенно улыбнулся и кивнул своим сослуживцам.
— Тебе не придется сидеть, — пообещал он.
Он позвонил в управление патологоанатому и договорился, что смерть зарегистрирует дежурный врач в морге. Потом набрал номер резиденции архиепископа, твердо зная, что человек, которому он звонит, не станет усложнять ему жизнь. Родившийся в трущобах Филадельфии, эксперт по каноническим законам и глава секции наследия Экклезиаста, который разбирается с непокорными священниками, монсеньор Терранс Макинерни уже привык, что ему звонят «по важному делу» из полиции. Поскольку Макинерни был личным секретарем Его преосвященства, в его обязанности входило улаживание мирских дел, которым, казалось, нет конца.
Голос монсеньора был исполнен невозмутимого достоинства.
— Чем можем быть полезны, лейтенант?
— К сожалению, должен сообщить вам, монсеньор, что отец Джеймс Гэвин из церкви Святого Ансельма ушел от нас в мир иной.
Молчание. Потом:
— Упокой, Господь, его душу. Не могли бы вы рассказать, при каких обстоятельствах он умер? Почему вмешалась полиция?
— По-видимому, отец Джеймс шел сегодня утром по Кристи-стрит, когда у него случился сердечный приступ. Прохожие внесли его в один из ближайших домов. Одна молодая женщина была настолько добра, что позволила оставить его у себя в квартире до приезда «скорой». К несчастью, он скончался до прибытия врачей. Все ушли, оставив бедную женщину одну с трупом. Когда приехала полиция, хозяйка квартиры была в истерике.
— Могу представить состояние бедной женщины, — сочувственно произнес Макинерни.
— Я связался с патологоанатомом. Доктор Соломон Эпштейн готов немедленно произвести вскрытие. Вы можете забрать останки через несколько часов.
Монсеньор вздохнул.
— Я знаю Эпштейна. На каком этаже, вы сказали, живет эта дама?
— На третьем.
— Понятно. Был ли на отце Гэвине воротник священника?
— Нет.
— Как вы узнали его имя?
— Из удостоверения личности, найденного в бумажнике.
— Ясно. Газетчики уже пронюхали?
Мэлоуну показалось, что он уловил в голосе монсеньора едва заметное напряжение.
— Мы сделали все возможное, чтобы об этом не узнали газетчики. Пока об этом знают лишь несколько человек.
— Как самочувствие молодой женщины?
— Неплохо. Хотя все это произошло в трудное для нее время.
— А в чем дело?
— Она хотела уехать из Нью-Йорка. Ей пообещали работу в коктейль-баре в отеле Лас-Вегаса, но в последний момент отказали. Она расстроилась, а тут еще эта неприятность свалилась.
— Может быть, мы сумеем воздать ей за доброту. Как, вы сказали, ее имя?
