по столу, в надежде найти хоть что-нибудь приличное, но ничего приличного из напитков найти так и не удалось: все уже успели выпить.
— Иван, — обратилась Наташа к Ивану, который сел слева от нее, — у них нет вина, скажи Мише, пусть наливают вам водку, а мне не обязательно.
— Э-эх, вот это я маху дал, — тихо сказал Сергей, повернувшись к Ивану. — Конечно же, надо было приезжать со своим приданым. Откуда в этом городке чего купишь.
Сергей посмотрел на Мишу, и ему стало жалко его, он его таким растерянным еще не видел. «Бедный Мишка, тьфу ты, Господи, надо же так. Ну чего ж он так волнуется», — думала Наташа, наблюдая за Мишей. Иван сидел, тупо глядя в свою тарелку.
Свадьба быстро теряла обороты. Было очевидно, что вновь пришедшие не вписались в коллектив, они были не те, не из того теста, и даже пить-то, как все нормальные люди, не могут. Это настроение овладело гостями.
— Сергей, сделай что-нибудь или скажи — ты же можешь, я знаю, — прошептала Наташа Сергею на ухо. — Мне Мишку жалко, посмотри, он, бедный, совсем растерялся. Не будем портить вечер.
Сергей пожал плечами.
— Лийил, у них нет вина, так пусть оно у них будет, Лийил, — тихо сказал Иван.
Наташа улыбнулась своей ослепительной улыбкой, объявляющей всему свету, что обладательница улыбки всех любит и просит, чтобы и ее любили, и сказала:
— Миша, кто у вас разливает? Налейте-ка мне чего-нибудь. Ну не воды, конечно, я хочу сказать тост.
Спирт был налит в пол-литровые бутылки из-под лимонада. Сидевший напротив пожилой мужчина, звякнув висевшими на его пиджаке медалями, привстал, налил Наташе из бутылки и, кивнув головой в знак одобрения, сказал:
— Вот молодец, девушка, скажи-ка что-нибудь молодежь, а то задергались все, как нерусские, прости Господи.
Наташа пригубила бокал. «Вино. В бокале первоклассное вино», — подумала Наташа. Она встала, обвела взглядом всех присутствующих, слегка задержала взгляд на родителях жениха и невесты и, улыбнувшись им отдельной улыбкой, стала говорить:
— Миша, Ирина, живите долго, живите дружно, любите друг друга, любите своих детей, своих родителей, пусть у вас будет время и возможность уделять внимание друзьям. Желаю вам, чтобы в вашей жизни было все то хорошее, что положено получить в жизни хорошим людям. Горько! — И Наташа медленно выпила налитое в бокал вино. Гости с изумлением смотрели, как она пьет. Все внимательно следили за ней и видели, что ей налили из бутылки, в которой был спирт. «Так спирт не пьют…» Народ начал пить то, что было в рюмках, и все убедились, что это не спирт, а кисловатое сухое вино.
— О… чего это такое?! — не скрывая своего крайнего удивления, обратился к соседям подвыпивший Мишин свидетель. — Вино, что ли?
— В бутылках-то вино сухое, ребята! — провозгласил еще один голос, принадлежащий невысокому квадратному парню в белой рубашке с галстуком-бабочкой. — Куда делась водка? Вот чудеса! Миша, когда ты подменил водку на это? Давай ее назад, а то сейчас вынесем тебе недоверие. — Он засмеялся напряженным смехом, стараясь придать своему требованию оттенок шутки. Но Ивану было видно, что народ явно недоволен тем, что вместо спирта в бутылках оказалось превосходное сухое вино. «Эх, зря я весь спирт переделал, надо было ограничиться только Наташиной бутылкой, — подумал Иван. — Нет, надо отыграть назад, пока они толком не распробовали вино», — решил он. Через мгновение во всех бутылках вновь был спирт. Мишка, окончательно обалдевший от всего произошедшего, бросился пробовать, что же все-таки было в бутылках, и, пригубив рюмку, сказал:
— Да вы что! Кончайте! Спирт это. Он, родимый.
Гости, убедившись в том, что в бутылках вновь их привычный напиток, быстро успокоились, и веселье продолжилось.
Иван почти не пил. Он просто не мог, потому что рядом сидела Наташа и у него кружилась голова, только не от вина, а от каждого ее невольного прикосновения. Он бы в любой момент готов был уйти, но это было неприлично, и приходилось терпеть. Когда все пошли танцевать, Иван не пошел, он сидел на своем месте, подперев руками голову. Танцевать ему совершенно не хотелось и вообще ничего не хотелось, кроме того, чтобы уйти вместе с Наташей отсюда. Он не заметил, как к нему подсел тот мужчина с орденами, что сидел напротив Наташи.
— Что не танцуешь, Иван?
— А, что? — очнулся Иван.
— Наташа — твоя жена или так — подруга? Ты уж извини меня, старика, за нескромный вопрос. Уж больно красивая женщина. Сказка, а не женщина.
— Наташа — моя… — Иван замялся, подбирая слово. — Наташа — моя невеста.
Сосед сделал выразительный жест, показывающий понимание и одобрительное восхищение этим фактом, и сказал:
— Ты прости меня, я же так интересуюсь, — он вздохнул, — уж больно она красивая. Давай-ка выпьем, Иван. Давай-ка выпьем за вас, чтоб все у вас было хорошо. — Сказав это, старик, а он все-таки был старик, хоть и держался очень бодро, как-то осунулся и будто вмиг потерял с десяток лет. «Он о чем-то вспомнил, наверное, о чем-то очень грустном», — подумал Иван. Иван выпил рюмку и закусил соленым груздем.
— Хорошие груздочки — это невеста солила. Кстати, Иринка — моя внучка. — Старик опять тяжело вздохнул. — Ишь как веселятся, танцуют, дым коромыслом. А у меня, Иван, после одной такой пьянки вся жизнь перекосилась. — Иван взглянул на старика, тот смотрел прямо перед собой остановившимися остекленевшими глазами. — Никогда свою Наташу не оставляй — ни на день, и никому не доверяй, ни друзьям, ни родственникам — никому. Всегда рядом с ней будь. — Казалось, говорящий вообще не обращал внимания, слушает ли его кто. Так оно и было, дед отключился, погрузившись в свои воспоминания. — Когда я пришел с фронта, герой, гвардеец, познакомился с одной девушкой, скажу тебе — красавица была и умница такая, что ты и представить не можешь, ну как Наташа, только росточком поменьше. Поженились мы, жили хорошо. А потом однажды, тоже, кстати, на свадьбе, встретилась она с моим фронтовым товарищем. Нет, был он мне не товарищем, а другом, три года в одном взводе на передовой. И все… Тогда- то я ничего не понял. А… — старик махнул рукой. — Друг не друг, все побоку, все не в счет. Как у них закрутилось, и — конец, ушла от меня Светлана. Не надо их по гулянкам водить, Иван. Не надо, не уследишь. Глазом не успеешь моргнуть, а она, птичка золотая, и упорхнула. Вот так-то Иван. Я еще раз женился, дети, внуки есть, а ее не могу, не могу забыть. — Старик налил и опять выпил. — И сколько нас таких. Смотри, Иван…
Иван, выслушав внимательно монолог, невольно отыскал взглядом Наташу. Она танцевала с каким- то высоким мужчиной. Иван ничего не ответил старику, да тот, похоже, и не ждал от него ответа. Он с трудом поднялся, опираясь рукой на стол, потом повернулся к Ивану и сказал:
— Любовь эта, Иван, — одно наказание, настоящая беда.
Иван поднялся и, подойдя к старику вплотную, спросил, глядя ему прямо в глаза:
— Поясните, пожалуйста, прошу вас.
— Вот если бы у тебя отняли возможность жить так, как ты хочешь, но оставили бы: еду, питье, сон, женщину — чтобы не сдох, а так, существовал. То есть попросту посадили бы в тюрьму, пожизненно. Вот что значила для меня моя Светлана. С ней я жил как хотел, радостно, а без нее — отбываю срок. Понял, Иван?
— Понял, — сказал Иван и сел. «Кто бы мне помог ответить на вопрос, как все совместить: и свободу, и счастье, и любовь, и справедливость — для всех, здесь, на Земле? А ведь я собираюсь установить новые правила, как Бог? Хочу знать! — Иван почувствовал, как в нем начали загораться первые огоньки знакомого уже бешенства. — Есть только один субъект, кто в свои объяснения сущего не вводит этот термин „любовь“. Только один — Сатана. Все же остальные в большей или меньшей степени понимают смысл жизни и свободу как любовь, будь она неладна».
Разрумянившаяся, улыбающаяся Наташа села рядом. Иван внимательно посмотрел на нее.
Внутреннее бешенство, вызванное ощущением беспомощности перед вопросом, который он сам
