меха. Эта красивая вещь очень странно смотрелась в сочетании с ней самой и с ее платьем, покрытыми грязью, и казалась самым неподходящим нарядом для долгого похода. По вечерам, когда они устраивались на ночлег, один из ее спутников, Саммит, у которого были нежные руки, добрый голос и круглые пустые глаза, осматривал ее нос и говорил, что и в каком количестве следует есть. Через пару дней ей удалось удержать пищу в желудке, что очень помогло вернуть ясность ума. Из того, как мальчишка разговаривал с Саммитом, она поняла, что тот — целитель. А еще — что ее разбудили только потому, что Саммит сказал: ей опасно и дальше находиться в отупляющем опьянении.
Значит, им требуется, чтобы она была жива и относительно здорова. Что кажется вполне естественным, раз она — чудовище, а они — контрабандисты.
Файер начала проводить эксперименты.
Вошла в разум одного из мужчин — для начала, Саммита — проткнула туман и принялась наблюдать за тем, как его собственные мысли льются обратно в голову. Совсем скоро мальчишка снова напомнил своим марионеткам, что ей нельзя доверять, что он их единственный друг и защитник. От его слов, произнесенных голосом, который Саммиту, кажется, не причинял такой боли, как ей, туман снова просочился, а потом заструился, клубясь, в разум целителя.
Поначалу ей показалось странным, что сила мальчишки — в словах и в голосе, а не в разуме. Но чем дольше она размышляла, тем больше приходила к выводу, что это не так уж удивительно. Она ведь тоже может околдовывать телом. А некоторых людей — одним только лицом или лицом в сочетании со словами, сказанными определенным тоном — тоном притворных обещаний. Или волосами. Все это — составляющие ее силы. Возможно, и с ним похожая история.
А еще его сила была заразна. Если мальчишка с кем-нибудь разговаривал, а тот передавал его слова Саммиту, то туман через этого кого-то переползал к Саммиту. Это объясняло, каким образом лучнику удалось заразить ее стражей.
Мальчишка всегда следил, чтобы между напоминаниями о том, что Файер — враг, а он — друг, проходило не больше нескольких минут. Это натолкнуло Файер на мысль о том, что он не способен, как она, заглянуть в их разум и проверить, не потерял ли он контроль. Это стало ее следующим экспериментом. Она снова завладела целителем, сдула туман и сделала так, чтобы он осознал, что мальчишка им манипулирует. Заставила разозлиться на него, задуматься о мести, немедленной и жестокой.
И мальчишка, кажется, не заметил. Даже взгляда на него не бросил, а через несколько минут повторил свою мантру, стерев гнев Саммита и снова ввергнув того в туман и забывчивость.
Мальчишка не умел читать мысли. Он виртуозно управлял людьми, но делал это вслепую.
Так что теперь Файер получила полную свободу делать с его людьми все что угодно втайне от него. К тому же можно было не беспокоиться, что они станут сопротивляться — туман, которым их пичкал мальчишка, прекрасно очистил головы мужчин от их собственных желаний, которые могли бы оказаться у нее на пути.
По ночам он велел опаивать ее каким-нибудь мягким снотворным, чтобы она не подняла восстание, пока он спит. Файер согласилась и на это. Но только убедилась, что контролирует маленький уголок саммитова сознания, так что каждый раз, как целитель тянулся к сонному зелью, которым лучник обмазывал дротики, он доставал вместо него обеззараживающий бальзам.
Коротая зимние ночи под голыми белыми деревьями, пока остальные спали или стояли на часах, Файер притворялась спящей и составляла план. Из разговоров ее спутников и из нескольких незаметных, удачных вопросов она поняла, что Ханну отпустили живой и здоровой, что сама она провалялась без сознания почти две недели, пока лодка с трудом продвигалась на запад, против течения реки. Что они не планировали такого утомительного путешествия — в Столицу приехали на лошадях и собирались вернуться на них же, проехав на запад по равнине к северу от реки; но, когда бежали из дворца с Файер на плече, за ними вдогонку бросилась ее охрана и погнала к реке, прочь от лошадей. Они наткнулись на лодку, пришвартованную под одним из городских мостов, и в отчаянии украли ее. Двое их сообщников погибли.
Двигаться почти ползком по черным скалам и белому снегу им было так же мучительно, как и ей. Но вовсе непереносимо становилось, стоило лишь ей подумать о том, что где-то Столица и война и в стольких делах нужна ее помощь. Тем не менее, они уже почти добрались до земель Каттера, и Файер решила, что лучше позволить отвести себя к нему. Будет проще сбежать, если украсть у него коня. А еще, быть может, удастся отыскать Арчера и уговорить вернуться вместе с ней.
Ей вспомнился другой искусный лучник, Джод. Лицо его осунулось, а кожа посерела, но под покровом болезни скрывался человек с крепкой фигурой и красивыми чертами лица. Его глубокий голос и выражение глаз лишали Файер покоя. Он напоминал ей Арчера.
Однажды ночью, когда Саммит стоял на часах, она заставила его принести ей крошечный флакон зелья, которым ее так долго опаивали, и дротик. Флакон она спрятала за корсаж платья, а дротик с тех пор носила в рукаве.
Каттер построил свое крошечное королевство прямо посреди пустыни. Земли его были настолько каменисты, что казалось, будто дом стоит на груде валунов. Само здание выглядело диковинно, потому что было построено частично из гигантских бревен, частично — из камней и густо покрыто мхом. Ярко-зеленый дом с мерцающими глазами-окнами, ресницами-сосульками, широко раскрытым ртом-дверью и мягкой шерстью был похож на чудовище, кое-как примостившееся на усеянном камнями холме.
Прилегающие земли ограждала каменная стена, высокая, длинная и неожиданно аккуратная. По владениям были установлены загоны и клетки, в которых за решетками друг на друга рычали яркие пятна чудовищ, хищных птиц, медведей и леопардов. При всей странности это зрелище было знакомо Файер, и воспоминания, хлынув потоком, подступили слишком близко.
Она почти ожидала, что мальчишка попытается засунуть ее в какую-нибудь из клеток. Еще одно чудовище на продажу на черный рынок, еще один улов.
Файер не особенно волновало, какие планы по поводу нее строил Каттер. Каттер — ничто, досадная мелочь, мошка, и она быстро избавит его от заблуждения, что его планы имеют хоть какое-то значение. Она выберется из этого места и вернется домой.
Ее не стали запирать в клетке, а привели в дом. Налили горячую ванну в комнате на верхнем этаже, где ревущий огонь в очаге пересиливал дующие из окна сквозняки. Стены этой небольшой спальни были увешаны гобеленами, которые ее просто ошеломили, хоть она и скрыла, как приятно удивлена. На них были вытканы изумрудные поля, цветы и лазурное небо, все очень красивое и реалистичное. Она подумала о том, чтобы отказаться принимать ванную, почувствовав, что цель в том, чтобы сделать ее покрасивее, но стоя посреди полей и цветов, ей вдруг отчаянно захотелось быть чистой.
Все вышли. Она вынула флакон с зельем и дротик и отлепила от кожи грязное платье. Перетерпела болезненное ощущение обжигающе-горячей воды и наконец расслабилась, закрыла глаза и отдалась блаженному ощущению того, как мыло очищает кожу и волосы от пота, засохшей крови и речной грязи. Каждые несколько минут за стеной слышались крики мальчишки, который сообщал караулящим ее у двери и, с той же регулярностью, часовым на камнях у нее под окном, что чудовищу нельзя доверять и помогать сбежать. Что он знает, что лучше. Что им нужно всегда следовать его совету. «Должно быть, это действует на нервы, — подумала Файер, — когда ты способен манипулировать сознанием, но не умеешь читать мысли». Его крики были излишни — она не пыталась вторгаться в чей-то разум. Пока что.
Она мысленно прошлась по зданию и окружающим землям — уже не в первый раз с тех пор, как почувствовала это место. Узнала Каттера — он вместе с мальчишкой и несколькими слугами был внизу. В голове у него было так же туманно, как у остальных, но самодовольства и лживости не убавилось ни на грамм — что бы ни делали с людьми слова мальчишки, натуру человека они не меняли.
Раскрывшись до предела, она насчитала в доме и вокруг около тридцати человек, в том числе нескольких женщин. У всех в головах царил бардак. Арчера не было.
Она заставила себя потянуться мыслью сильнее. «Арчер? Арчер!»
Ответа не последовало.
И она бы радовалась тому, что его здесь нет, и надеялась бы, что он пришел в себя и отказался от
