ашарит, друг, – рассмеялся и заказал еще одну бутылку хорошего красного вина.
Шагая в одиночестве сквозь толпу мимо прилавков с масками, Джеана сурово убеждала себя в том, что ее обман невелик и она имеет полное право остаться одна. Тем не менее она не любила притворяться и очень любила обоих мужчин. Ее саму удивил тот укол ревности, который она явно ощутила, когда длинноногая ашаритка с маской горной кошки улыбнулась Альвару совершенно недвусмысленной улыбкой.
И все же Альвара и Хусари совершенно не касается то, что у нее уже есть карнавальная маска, любезно подаренная визирем эмира. Она устала от постоянных сплетен, которые окружали их отношения, они ее раздражали. Тем более после того как появление соблазнительной Забиры из Картады превратило ухаживания Мазура за Джеаной почти в исключительно ритуальные действия.
Глупо было также волноваться по поводу почти оставленных им попыток завоевать ее, как раньше по поводу его прежней уверенности в том, что ее капитуляция – всего лишь вопрос времени, но Джеана остро сознавала, что именно таковы ее чувства.
Она вздохнула. Она даже представить себе не могла, что сказал бы на все это сэр Реццони из Батиары. Что-нибудь насчет сути природы женской половины человечества. Бог и его сестры свидетели, как часто они спорили об этом в период ее жизни в Батиаре. Она написала ему после того, как пришли известия о Соренике. Но пока ответа не получила. Он жил по большей части там, но не всегда. Часто он увозил с собой на север семью, пока читал лекции в каком-нибудь из других университетов. Но возможно, он погиб. Она изо всех сил старалась не думать об этом.
Оглянувшись, Джеана заметила Зири, который пробирался сквозь толпу неподалеку от нее. Некоторое время после того как их с Веласом похитили убийцы, посланные к двум детям, Джеане приходилось подавлять в себе тревогу всякий раз, когда она выходила на улицу. Она довольно быстро поняла, что Зири всегда находится неподалеку. Он стал ее маленькой тенью, научился – в слишком юном возрасте – прятать на теле кинжал и использовать его убийственную силу. Он убил человека, чтобы спасти ей жизнь.
Однажды ночью ее вызвали в казармы к Зири. Сначала он показался ей смертельно больным: у него было очень бледное лицо, его сотрясали приступы рвоты. Но оказалось, что все дело в вине. Люди Родриго впервые взяли его с собой в таверну. Она гневно отчитала их за это, и они стерпели. Но, по правде говоря, Джеана понимала, что они знакомят его с жизнью, которая сулила ему гораздо больше того, что он получил бы в Орвилье. Сложится ли его судьба лучше, счастливее? Как может смертный знать ответ на этот вопрос?
Ты прикасаешься к жизням людей мимоходом, и эти жизни меняются навсегда. Иногда с этим трудно примириться.
Зири очень быстро поймет, если уже не понял, что она не собирается покупать сегодня маску. Это не имеет значения. Он дал бы четвертовать себя, прежде чем хотя бы одной живой душе проговорился о том, что знает о ней.
Джеана училась мириться с тем, что другие люди, кроме матери и отца, ее любят и поэтому совершают определенные поступки. Еще один трудный урок, как ни странно. В детстве она не была ни красивой, ни особенно милой; правильнее было бы даже назвать ее строптивой и дерзкой. «Таким, как я, в юности не удается научиться быть любимыми, – думала она. – У них мало практики».
Она пошла медленнее, чтобы полюбоваться некоторыми выставленными на прилавках изделиями. Удивительно, что даже самые невероятные маски – бобра, кабана, усатой серой мыши, сделанные из мягчайшей кожи, – были выполнены так, что выглядели чувственными и привлекательными. Как можно придать чувственность голове кабана? Она не знала, но она ведь не была мастером. «Маски будут выглядеть еще более соблазнительно завтра вечером, – подумала Джеана, – при свете факелов и лун, когда вино потечет по улицам и переулкам города, смешивая анонимность со страстью».
Мазур пригласил ее на ужин вчера вечером, в первый раз за долгое время, и в конце ужина преподнес этот подарок. Он был учтив и уверен в себе, как всегда.
Она открыла коробку. Даже сама коробка была очень красивой: из слоновой кости и сандалового дерева, с серебряным замочком и ключиком. Внутри, на ярко-красном шелке, лежала маска белой совы. Джеана знала, что сова – символ лекаря, священная птица белой луны и стремления к знаниям, луч бледного света, освещающего долгие дороги во тьме. Галинус, отец всех лекарей, ходил с посохом, рукоять которого была украшена резной совой. Немногие знали об этом. Очевидно, Мазур знал.
Это был щедрый, продуманный подарок от человека, который всегда проявлял по отношению к ней щедрость и вдумчивость.
Она посмотрела на него. Он улыбался. Проблема с Мазуром бен Авреном заключалась в том, решила Джеана в тот момент, что он всегда знает о своей проницательности; и когда он делает подарок, то всегда попадает в самую точку. Он не испытывал неуверенности и не ждал одобрения.
– Спасибо, – сказала она. – Маска очень красивая. Я почту за честь надеть ее.
– Она должна быть вам к лицу, – серьезно сказал он, непринужденно раскинувшись на диване напротив нее с бокалом вина в руке. Они остались одни; слуг отпустили, когда ужин закончился.
– Скажите, – прибавила Джеана, закрывая коробку и поворачивая в замке изящный ключик, – что вы выбрали для госпожи Забиры? Если это не слишком смелый вопрос.
Напротив, он был провокационным. Как можно ожидать, что человек изменится? И ей всегда доставляло удовольствие – такое редкое удовольствие – заставить этого человека заморгать и заколебаться, пусть всего лишь на мгновение. Это было почти ребячеством, Джеана это понимала, но ведь не всегда ребячество – это плохо?
– С моей стороны было бы неблагородно раскрыть тайну ее маски, не так ли? Так же, как и рассказать ей о том, что я подарил вам.
Он действительно умел поставить собеседника в глупое положение.
Но ее реакция на это была почти такой же, как на протяжении всей жизни.
– Наверное, – небрежно проговорила она. – Скольких из нас вы лично нарядили на этом карнавале, чтобы никто, кроме вас, не знал, кто скрывается под маской?
Он снова заколебался, но на этот раз не от смущения.
– Двоих, Джеана. Вас и Забиру. – В его бокале, наполненном светлым вином, играли отражения свеч. Он печально улыбнулся. – Я уже не так молод, как прежде, знаете ли.
В подобных вещах ему не чуждо было лицемерие, но на этот раз у нее возникло ощущение, что он говорит искренне. Джеана была растрогана и ощутила легкий укол вины.
– Мне очень жаль, – сказала она. Он пожал плечами.
– Не надо меня жалеть. Пять лет назад, даже два года назад, я бы этого заслуживал. – Он снова улыбнулся. – Хотя, должен сказать, ни одна из женщин, кроме вас, не задала бы подобного вопроса.
– Моя мать пришла бы в ужас, услышав ваши слова.
Он слегка покачал головой.
– Думаю, вы на нее клевещете. Думаю, она была бы довольна, что ее дочь не уступает ни одному мужчине.
– Едва ли это так, Мазур. Я просто колючая. Иногда это мешает.
– Знаю, – сказал он, скорчив гримасу. – Это-то мне известно.
Она улыбнулась и встала.
– Уже поздно для практикующего лекаря, – сказала она. – Могу ли я еще раз поблагодарить вас и откланяться?
Он тоже встал, по-прежнему грациозный, разве что боль в бедре иногда беспокоила его в дождливую погоду. Совсем не такой старый и дряхлый, каким ему хотелось в тот момент казаться. В том, что говорил Мазур, всегда была какая-то цель. Аммар ибн Хайран, который и сам в этом был точно таким же, предупреждал ее об этом.
Иногда совсем не хочется прослеживать все уровни значения или последствий. Иногда хочется просто сделать то, что хочется. Она подошла к Мазуру и впервые нежно поцеловала его в губы.
И вот это его удивило, как поняла Джеана. Он даже не обнял ее. Так же она когда-то поступила с ибн Хайраном, в Фезане. Она – ужасная женщина.
– Спасибо, – сказала она визирю Рагозы. – Спасибо за маску.
Шагая домой в сопровождении телохранителя, она вспомнила, что забыла спросить, в чем он сам
