Он бросил на нее взгляд. И внезапно усмехнулся в густые усы.
– Я всегда с тобой осторожен, Джеана.
Она не ответила, промолчала. Он продолжал:
– Если бы знал больше и наверняка, я бы тебе сказал. Лайн совершенно уверен, что это объединение всех трех северных правителей, о котором ходят слухи, приведет к тому, что выступит одна армия. Сам я в этом сомневаюсь, но это не значит, что не выступят все три правителя джадитов, и каждый будет вести собственную маленькую священную войну. – Голос его звучал сухо.
– И в какое положение все это ставит Родриго Бельмонте из Вальедо? – спросила она, останавливаясь у скамьи возле большого склада. Это являлось ее отличительной чертой: если она не была уверена, то старалась задавать прямые вопросы. Делать разрез, как хирург.
Он поставил обутую в сапог ногу на скамью и положил свой сверток. Жестом пригласил ее сесть. Платан отбрасывал на скамью тень. Солнце уже поднялось высоко, и стало теплее. Она краем глаза заметила Зири, присевшего на мрамор фонтана. Он играл со своим кинжалом и для всех окружающих выглядел, словно ученик, отпущенный на часок или бездельничающий на обратном пути после выполненного поручения.
Родриго сказал:
– Мне на этот вопрос ответить сейчас так же трудно, как было зимой. Помнишь, ибн Хайран спрашивал меня об этом же?
Джеана помнила: в то утро, когда она чуть не погибла вместе с двумя мальчиками, единственным грехом которых было то, что они приходились сводными братьями правителю.
– Действительно ли деньги, которые ты здесь зарабатываешь, важнее преданности Вальедо?
– Если так поставить вопрос – нет. Но есть и другие способы сформулировать его, Джеана.
– Скажи, какие.
Он смотрел на нее спокойными серыми глазами. Очень немногое могло вывести его из себя. Даже хотелось попробовать это сделать. «Но этот человек, – внезапно подумала она, – разговаривал со мной так, словно я была его доверенным офицером. Никаких скидок, никакой снисходительности. Ну, почти никаких». Она не была уверена в том, что он так же поддразнивает Лайна Нунеса.
– Должна ли верность моим представлениям о чести перевесить мой долг по отношению к жене и будущему моих детей?
Здесь, вблизи от воды, дул ветер. Джеана сказала:
– Объясни мне это, пожалуйста.
– Лайн и Мартин боятся, что мы можем упустить настоящий шанс, оказавшись в ссылке именно в этом году. Они заставляют меня написать Рамиро прошение о разрешении вернуться, а потом, если он согласится, расторгнуть мой контракт здесь. Я решил этого не делать. Есть некоторые вещи, которых я делать не стану.
– Что именно? Расторгать контракт или подавать прошение?
Он улыбнулся.
– Собственно говоря, и то, и другое. Второе еще менее вероятно, чем первое. Я мог бы вернуть свое жалованье, я, конечно, не успел его потратить. Но подумай вот о чем, Джеана. Более важно вот что. Если Вальедо двинется на юг через тагру и осадит Фезану, каким людям, по-твоему, Рамиро отдаст земли в случае успеха кампании? – Он посмотрел на нее. – Понимаешь?
Будучи сообразительной и дочерью своего отца, она поняла.
– Ты будешь скакать вокруг Рагозы, преследуя бандитов за жалованье, когда можно завоевать целые королевства.
– Не совсем целые королевства, но нечто существенное, несомненно. Гораздо больше, чем жалованье, каким бы щедрым оно ни было. Так что скажите, доктор, должен ли я дать моим мальчикам шанс стать наследниками, скажем, наместника короля в Фезане? Или наследниками только что завоеванных земель между здешними местами и Карказией, с разрешением на строительство замка?
– На это я не могу ответить. Я не знаю твоих мальчиков.
– Это не важно. Они – мальчики. Вопрос в том, к чему должен стремиться мужчина, Джеана? Не поступаясь честью? – теперь его взгляд бы прямым и даже немного пугающим. Сэр Реццони имел обыкновение так смотреть. Она все время забывала, до тех пор, пока ей не напоминали, как сейчас, что Родриго был учителем, а не только одним из тех воинов полуострова, которых опасались больше всех.
– Все равно не могу ответить, – сказала она.
Он покачал головой, впервые проявляя нетерпение.
– Ты думаешь, я иду на войну и убиваю, отдаю приказы убивать сдавшихся в плен противников, заживо сжигать женщин – а я это делал, Джеана! – просто из глупого боевого задора?
– Тебе лучше знать.
Она немного продрогла здесь, в тени. Не этого она ожидала от утренней прогулки по городу.
– Война иногда доставляет удовольствие, это правда. – Он выбирал слова. – Я не стану этого отрицать. Плохо это или хорошо, но я острее всего чувствую себя живым в присутствии смерти. Мне необходимы опасность, чувство локтя, гордость власти. Шанс завоевать почет, славу, даже состояние – это все имеет значение в нашем мире, если не в раю для душ Джада. Но это уводит меня прочь от тех, кого я люблю, и оставляет их беззащитными перед опасностью в мое отсутствие. И конечно, если мы не просто животные, которые живут, чтобы драться, для кровопролития должна существовать причина.
– И какая же это причина? Для тебя?
– Власть, Джеана. Бастион. Способ добиться такой безопасности, какой можно добиться в этом непрочном мире, и шанс построить для сыновей что-то такое, что останется после моей смерти.
– И вы все этого хотите? Это именно то, что вами движет?
Он задумался.
– Я бы не стал говорить за всех. Некоторым достаточно сладостного возбуждения. Крови. Некоторые действительно убивают из любви к убийству. Ты видела таких в Орвилье. Но готов побиться об заклад… готов побиться об заклад, что, если ты спросишь Аммара ибн Хайрана, он ответит тебе, что находится здесь, в этом городе, потому, что еще до конца лета надеется править Картадой от имени эмира Бадира.
Джеана внезапно вскочила. Она пошла дальше, напряженно размышляя. Родриго подхватил свой сверток, догнал ее и зашагал рядом. Они шли молча мимо складов, пока не достигли конца длинного пирса, и остановились над синей водой. Рыбацкие лодки украшали к карнавалу. На снастях и мачтах появились фонарики и флажки. Солнце стояло уже над головой; в полдень на улицах осталось мало народу.
– Вы не можете оба добиться своего, правда? – в конце концов произнесла Джеана. – Ты и Аммар. Или можете, но не надолго. Рамиро не может завоевать Фезану и удержать ее, если Бадир возьмет Картаду и удержит ее.
– Они могли бы, полагаю. Но нет, не думаю, чтобы произошло и то, и другое. И конечно, это не получится, если я останусь здесь.
Он не был тщеславным, но знал себе цену. Она взглянула на него снизу вверх. Он смотрел вдаль, на воду.
– Ты действительно в затруднении, правда?
– Как я уже тебе говорил, – тихо ответил он. – Скоро армии двинутся в поход, и я не знаю, чем это закончится. Возможно, ты забыла, но есть и другие игроки.
– Нет, не забыла, – возразила Джеана. – Я о них никогда не забываю. – Сейчас на озере разворачивалась запоздавшая лодка, ее белые паруса ярко сверкали на солнце, она направлялась в гавань с утренним уловом. – Позволят ли мувардийцы твоему народу завоевать Аль-Рассан?
– Не завоевать, а вернуть. Нет, в этом я сомневаюсь, – ответил Родриго Бельмонте.
– Значит, они тоже придут? Этим летом?
– Возможно, если это сделают северные правители.
Они наблюдали, как чайки кружат и пикируют над водой.
Белые облака, быстрые, как птицы, мчались над головой.
Джеана посмотрела на стоящего рядом человека.
– Значит, это лето станет концом чего-то.
– Можно сказать, что каждое время каждого года является концом чего-то.
