— Вот теперь ты нанес оскорбление, — произнес смуглый человек, его голос по-прежнему был бархатным и мягким. — Я вижу, ты умеешь стрелять из укрытия. Теперь выходи, и посмотрим, владеешь ли ты мечом, как муж среди мужей. Я сойду с коня.
Блэз встал.
— Если бы я считал тебя мужем, то так и сделал бы, — ответил он. Его голос ему самому показался до странности пустым. Слишком знакомые барабаны гремели у него в голове, и ярость его еще не покинула. — Мне нужен твой конь. Когда я поеду на нем, то буду думать о тебе с удовольствием. — И с этими словами он пустил шестую стрелу, пронзившую сердце аримондца.
Тот от удара резко покачнулся назад, цепляясь за последние мгновения жизни под сверкающим солнцем. Блэз увидел, как он выхватил кинжал, один из грозных, кривых кинжалов его страны, и глубоко вонзил его, уже начиная падать из седла, в горло своего вороного жеребца.
Он упал на землю, когда его конь высоко вскинулся на дыбы, крича от ярости и страха. Он упал, но тут же снова поднялся, с громким ржанием, молотя воздух передними копытами. Блэз вложил последнюю стрелу и выпустил ее, с огромным сожалением, чтобы избавить это великолепное животное от боли. Жеребец упал, перекатился на бок. Его копыта еще раз лягнули воздух и замерли.
Блэз вышел вперед, обходя своего мертвого коня. Тишина на поляне стояла сверхъестественная, прерываемая лишь нервным ржанием коней лучников и свистом вновь поднимающегося ветра. Он осознал, что все птицы перестали петь.
Короткое время назад он воображал, что ветер Арбонны в листве и виноградных лозах шепчет о свежести и легкости, о дарованной милости здесь, на теплом юге. Теперь рядом с дорогой в траве лежали шесть трупов. Невдалеке в тишине мрачно возвышалась в конце аллеи из вязов массивная арка и смотрела вниз, на всех них, охраняя свои тайны, свои давно вырезанные из камня мрачные фризы, рассказывающие о битвах и смерти.
Гнев Блэза начал испаряться, оставляя после себя головокружение и тошноту, всегда появляющиеся после сражения. Сражение редко теперь, после стольких лет в боях, выбивало его из колеи, но после него он долго еще оставался уязвимым, пытаясь примириться с тем, на что он способен, когда его охватывает ярость битвы. Он бросил взгляд через поросшее травой пространство на аримондца и покачал головой. Только что его на мгновение охватило желание подойти и разрубить мертвого человека на куски, чтобы облегчить задачу псам-падальщикам, когда они придут. Он сглотнул и отвернулся.
И увидел, что маленькая лодка с белым парусом причаливает к каменистому берегу озера по другую сторону от дороги. Послышался скрежет днища о гальку, и Блэз увидел, как двое мужчин помогают выйти из нее женщине. Его сердце глухо стукнуло один раз. Эта женщина была высокой, одета в красное платье с серебряной каймой, и у нее на плече сидела сова.
Потом он пригляделся повнимательнее и увидел, избавившись от воспоминаний и страха, что это не верховная жрица с острова Риан в море. Эта была намного моложе, с каштановыми волосами, и у нее явно были глаза, которые видели. И птица ее оказалась не белой, как та, что на другом острове. Она была жрицей тем не менее, и двое мужчин с ней и еще одна женщина тоже были жрецами Риан. Лодка — та самая, которую он заметил лавирующей по ветру раньше. За ними, на острове, три столба дыма по- прежнему поднимались в летнее небо.
— Тебе повезло, — сказала женщина, твердой походкой пройдя по песку и гальке и останавливаясь перед ним на траве у дороги. Голос ее звучал мягко, но глаза, оценивая его, оставались непроницаемыми и смотрели в упор. Ее волосы тяжелой волной спускались вдоль спины, ничем не прикрытые и не сколотые. Блэз невозмутимо выдержал ее взгляд, вспоминая слепоту верховной жрицы, которая тем не менее видела его насквозь. Он посмотрел на птицу, которую эта женщина носила на плече, и ощутил отголосок той тревоги, которую чувствовал в лесу на острове. Это было почти несправедливо; после боя он был беззащитным.
— Полагаю, что повезло, — ответил он так спокойно, как только смог. — Я не мог надеяться выстоять против шестерых. Кажется, бог благоволит ко мне. — Последнее было своего рода вызовом.
Она не поддалась на уловку.
— И Риан тоже. Мы можем засвидетельствовать, что они напали первыми.
— Засвидетельствовать?
Тут она улыбнулась, и эта улыбка также вернула его к верховной жрице в ночном лесу.
— Было бы лучше, Блэз Гораутский, если бы ты проявил больше любопытства к положению дел в этой части мира.
Ему не понравился ее тон, и он не знал, — о чем она говорит. Его неловкость усилилась; с женщинами в этой стране иметь дело было необычайно трудно.
— Откуда тебе известно мое имя?
Снова эта скрытная, полная превосходства улыбка, но на этот раз он ее ждал.
— Ты вообразил, что, однажды получив разрешение покинуть остров Риан живым, ты свободен от богини? Мы тебя отметили, северянин. Благодари нас за это.
— За что? За то, что следите за мной?
— Не следим. Мы тебя ждали. Мы знали, что ты едешь сюда. А что касается вопроса о том, почему… Выслушай теперь то, что тебе следовало уже выяснить самому. Две недели назад правительница в Барбентайне издала эдикт, провозглашающий, что любые случаи смерти среди коранов Талаира и Мираваля в дальнейшем приведут к тому, что имущество виновной стороны отойдет к короне. Трубадуры и священнослужители разносят этот указ, и все сеньоры Арбонны названы поименно и официально обязаны выполнять этот эдикт, с применением силы, если понадобится. Сегодня ты мог стоить эну Бертрану части его земель, если бы нас здесь не оказалось, чтобы дать показания в твою защиту.
Блэз нахмурился, отчасти от облегчения, отчасти потому, что ему действительно следовало постараться узнать об этом раньше.
— Прости меня, если не выражаю огорчения, — сказал он. — Должен признать, что не стал бы оценивать его виноградники выше собственной жизни, сколько бы он ни намеревался платить мне в качестве жалованья.
Жрица громко рассмеялась. Она была моложе, чем можно было подумать на первый взгляд.
— Наше прощение тебя вряд ли должно волновать… в этом вопросе по крайней мере. Но Бертран де Талаир дело другое. Он мог по справедливости надеяться, что опытный коран не станет провоцировать нападения еще по дороге в его замок. Ведь существует и восточная дорога вокруг озера, если ты ее не заметил, та, которая не проходит мимо виноградников Мираваля.
Ситуация прояснилась с опозданием, вынужден был признать Блэз. И в самом деле, если бы он знал, что эти земли принадлежат Уртэ де Миравалю — или дал себе труд узнать, — то, несомненно, поехал бы другой дорогой. Не секрет даже для Блэза после короткого пребывания в Арбонне, что по каким-то причинам, уходящим корнями глубоко в прошлое, нынешние сеньоры Мираваля и Талаира не питают любви друг к другу.
Блэз пожал плечами, чтобы скрыть неловкость.
— Я ехал весь день, этот путь казался более простым. И я думал, что графиня Арбоннская гарантирует безопасность на дорогах ее страны.
— Барбентайн находится далеко отсюда, а местная ненависть обычно перевешивает общие законы. Мудрый путешественник должен знать, где находится, особенно если едет один.
И это тоже правда, пусть даже высказанная с таким высокомерием столь юной женщиной. Он постарался не обращать внимания на высокомерие. Священнослужители всех рангов, по-видимому, обладают этим качеством. Но ему очень скоро придется попробовать разобраться, почему ему так не хочется обращать внимания на сплетни, и даже на географию и земельные границы здесь, в Арбонне.
Блэз увидел, как за спиной жрицы на берег вытаскивают еще три лодки. Мужчины и женщины в одеждах Риан высадились и двинулись по траве к убитым. Они начали поднимать тела и переносить их в лодки.
Блэз оглянулся через плечо туда, где лежал аримондец рядом со своим зарезанным конем. Потом снова повернулся к жрице.
— Скажи, Риан с радостью принимает таких, как он?
Она не улыбнулась.
