Сам Аш колебался, уйти или остаться. Но войска были в таком настроении, что любого гражданского, который захочет сбежать и попытается протолкнуться сквозь толпу на пустыре, солдаты наверняка изобьют так же жестоко, как избивают Дауд-шаха, а посему казалось разумным остаться на месте и ждать дальнейшего развития событий. Но впервые за несколько дней Аш порадовался, что имеет при себе пистолет и нож, и пожалел, что не взял с собой и револьвер в придачу, в последний момент решив, что после установления более спокойной и мирной атмосферы в Кабуле нет необходимости таскать с собой столь увесистое оружие и его можно со спокойной душой оставить в конторе, в одном из запертых ящиков, где он хранил бумаги мунши.
Это было ошибкой. Но ведь никто не предвидел подобной ситуации, во всяком случае Дауд-шах, который, похоже, заплатит жизнью за свою недальновидность. Тот факт, что он все-таки уцелел, объяснялся чистым везением, а не какими-либо иными причинами. Когда разъяренные ардальцы избили его кулаками и ногами до полубессознательного состояния, один из них вонзил в поверженного мужчину штык. Этот жестокий акт отрезвил солдат; они расступились и умолкли, глядя на дело своих рук, и не мешали охранникам главнокомандующего (которые, надо отдать им должное, пытались прийти к нему на помощь) унести несчастного домой.
Аш мельком увидел Дауд-шаха, когда они проходили мимо, и не поверил бы, что обезображенный до неузнаваемости человек без тюрбана и в окровавленных лохмотьях жив, если бы не яростный поток сквернословия, лившийся с распухших, разбитых губ. Неукротимый главнокомандующий, едва переведя дух, принялся высказываться по поводу своих противников. «Мразь! Подонки! Свиное отродье! Шлюхиныдети! Дьяволово семя!» – злобно рычал Дауд-шах, задыхаясь от боли, когда его уносили прочь, истекающего кровью, которая оставляла алый след на белой пыли под верандой.
Ардальцы, лишившись предмета своего гнева и осознав, что нападать на собрание злосчастных мелких сошек на веранде не имеет смысла, вспомнили об эмире и с криками и проклятиями устремились ко дворцу. Но правители Афганистана позаботились о том, чтобы укрепить королевскую резиденцию на случай подобных неприятностей: дворцовые ворота были слишком прочными и прорваться сквозь них было нелегко, а высокие толстые стены с парапетами и бойницами позволяли успешно держать оборону. Вдобавок два полка, несших там охрану – казилбашийская конница и артиллерийский полк, – хранили верность эмиру.
Вопящие мятежники обнаружили, что ворота заперты, а орудийные расчеты стоят у пушек, и им осталось только швырять камни в казилбашей, смотревших на них со стен, и снова яростно требовать денег и хлеба. Но через несколько минут шум начал стихать, и один из мужчин на стене (говорят, генерал афганской армии), воспользовавшись временным затишьем, сердито прокричал, что, если они хотят больше денег, пускай отправляются к Каваньяри-сахибу – там полно денег.
Возможно, он не имел злостных намерений, а просто был зол и говорил с сарказмом. Но Ардальский полк встретил его слова одобрительным ревом. Ну конечно! Каваньяри-сахиб – вот кто им нужен! Почему они сразу о нем не подумали? Все знают, что английский радж владеет всеми богатствами мира, а разве не Каваньяри-сахиб полномочный представитель раджа? Зачем еще он явился в Кабул, незваный и нежелательный гость, если не с целью купить справедливость для всех и вывести эмира из затруднительного положения, выплатив войскам все долги? Каваньяри-сахиб восстановит справедливость. К резиденции, братья!..
Толпа разом повернулась кругом и с торжествующими воплями помчалась в обратном направлении. Аш, все еще остававшийся на веранде, увидел бегущих назад ардальцев, услышал крики «Каваньяри- сахиб!» и понял, куда они направляются.
Он не успел толком ни о чем подумать – для этого не было времени, и он действовал чисто машинально. В обоих концах длинной веранды имелись лестницы, однако он не стал пробиваться к ближайшей из них, а, оттолкнув в сторону стоявшего перед ним человека, спрыгнул на землю за долю секунды до того, как собравшиеся на веранде обратились в паническое бегство, и оказался в первых рядах радостно ревущей толпы, которая подхватила его как волна и повлекла вперед.
Только тогда он сообразил, почему должен любой ценой достичь резиденции первым или, по крайней мере, одним из первых.
Он должен предупредить миссию, что шумная и с виду угрожающая толпа пока еще движима не враждой к британцам, а гневом на собственное правительство, ибо Дауд-шах и эмир, пообещавшие выплатить деньги за три месяца, нарушили свое слово и попытались отделаться от них месячным жалованьем. Эти люди твердо верят, что правительство ангрези сказочно богато и в состоянии заплатить им, и считают, что посланник сможет добиться справедливости для них…
Бежавший с ними Аш чувствовал настроение ардальцев так ясно, словно был одним из них. Но он знал, что самая ничтожная мелочь может изменить это настроение и превратить солдат в сборище разъяренных бандитов, и он поймал себя на том, что мысленно молится, чтобы Уолли не приказал разведчикам открыть огонь. Они не должны стрелять! Если они сохранят спокойствие и дадут Каваньяри возможность поговорить с вожаками неистово вопящей толпы, все будет хорошо. Каваньяри понимает этих людей и свободно говорит на их языке. Он поймет, что сейчас не время вилять и изворачиваться и что спасти положение можно лишь одним способом – твердо пообещать ардальцам выплатить все долги здесь и сейчас, если деньги имеются в наличии, а если нет, дать слово, что необходимые средства поступят сразу же, как только правительство Индии получит время выслать их…
«Господи, не допусти, чтобы они открыли огонь! – молился Аш. – Сделай так, чтобы я добежал первым… Если я сумею добежать первым, я предупрежу часовых, что это не нападение и что они при любых обстоятельствах не должны терять головы, чтобы не натворить каких-нибудь глупостей».
Возможно даже, у него все получилось бы, потому что некоторые из разведчиков наверняка узнали бы и послушались Аша, но все шансы на успех исчезли, когда слева хлынул другой и совершенно неожиданный людской поток. Полки, несшие охрану арсенала, услышали шум, увидели мятежных ардальцев, несущихся к резиденции, и устремились вперед, чтобы присоединиться к ним, и, когда два потока возбужденных людей столкнулись, Аш среди многих прочих был сбит с ног.
К тому времени, когда он откатился в сторону и с трудом встал, покрытый синяками и царапинами, полузадохшийся от пыли, ревущая толпа уже пробежала мимо и он оказался в задних рядах. Никакой надежды добраться до резиденции вовремя – да и вообще добраться – не осталось. Шумное сборище, толкущееся впереди, насчитывало почти тысячу человек, и о том, чтобы пробиться сквозь него, нечего было и думать.
Но Аш недооценил Уолли. Пусть молодой командир эскорта был весьма посредственным поэтом и смотрел на жизнь слишком романтично, но он обладал чрезвычайно ценным для военного качеством – умением сохранять самообладание в критических ситуациях.
Первое подозрение, что с выплатой жалованья возникли какие-то сложности, зародилось у обитателей резиденции, когда они услышали яростный рев, который испустили солдаты, обнаружив, что правительство эмира нарушило свое обещание. И хотя поднявшийся затем шум и гвалт был приглушен расстоянием, почти все на территории миссии услышали его, отвлеклись от своих дел и замерли на месте, напрягая слух…
Они не слышали предложения отправиться за деньгами к Каваньяри-сахибу, так как тогда звучал лишь один голос. Но грозный рев, предшествовавший ему, и взрыв восторга, за ним последовавший, а прежде всего слова «дам-и-чарья», которые скандировал хор из несколько сотен голосов, они услышали ясно. В скором времени обитатели резиденции осознали, что шум не только усиливается, но и приближается, и еще до появления первых бегущих солдат в пределах видимости они поняли, куда направляется орущая толпа.
Кроме Уолли, никто из разведчиков еще не надел форменную одежду: пехотинцы и солдаты, свободные от несения караула, отдыхали в казармах, а сам Уолли находился у коновязей за конюшнями, где осматривал лошадей и разговаривал с кавалеристами и саисами. Сипай пехоты разведчиков Хасан Гул, не заметив его, пробежал мимо, направляясь к казармам, где ротный хавилдар стоял в открытом сводчатом проходе, ковыряя в зубах щепкой и с отстраненным интересом прислушиваясь к гвалту, поднятому недисциплинированными шайтанами из Ардальского полка.
– Они идут сюда, – выдохнул Хасан Гул, добежав до казарм. – Я был там и видел их. Закрывай ворота, быстрее!
Самодельные ворота, совсем недавно изготовленные и установленные по приказу Уолли, не
