Эйдриен повернула к нему блокнот, показывая надпись, и тот прищурился.
«Иоанн Павел I»
— О Господи, — пробормотал Льюис. — Так вот какого «Папу» имел в виду Крейн. Ходили слухи, что его отравили.
— Нас убьют, — объявила Эйдриен.
Макбрайд надолго замолчал.
— Знаю.
— «Знаю», и все?! — Ее голос дрожал, и она пыталась совладать с собой.
— Во всяком случае, попытаются. Только ничего у них не получится.
— Почему? — строго спросила Эйдриен, присаживаясь на постель.
— Потому что мы их опередим.
— Что?!
— Мы их найдем. И я убью этого мерзавца, — поклялся Макбрайд.
— Кого?
— Опдаала.
— Ты что — свихнулся?
— Этого он меньше всего ожидает.
— Ну разумеется, потому что глупее ничего не придумаешь!
— Нет, тут ты не права. Самое глупое — продолжать прятаться. Потому что в конце концов бежать будет некуда.
— И чего ты добьешься, убив его? — спросила Эйдриен. — Если, конечно, предположить, что ты на это способен, во что я лично не верю.
— Сошлюсь на вынужденную самооборону, а ты будешь моим адвокатом. Устроим громкий суд, и все выплывет. — Он помедлил. — Что скажешь?
Эйдриен молча созерцала его секунд десять — двадцать, потом ответила:
— Ты не в себе.
Макбрайд уронил голову на подушку.
— Да, — признался он. — Но если у тебя нет идеи получше, то я открываю охоту на этого мерзавца. Я не знаю другого способа остановить «Иерихон».
— «Иерихон»? Ты даже понятия не имеешь, что это значит.
— Немного представляю.
— Объясни, пожалуйста.
— Очередное массовое кровопролитие, — сказал он.
Эйдриен согласно кивнула.
— Что еще?
— У нас мало времени.
Собеседница озадаченно посмотрела на него:
— Почему ты так думаешь?
И, произнося эти слова, она уже знала ответ — потому что Никки послали убить умирающего.
Перехватив ее взгляд, Макбрайд понял, что она и сама догадалась.
— Они не могли больше ждать, — сказал Льюис.
Эйдриен кивнула.
— И нам еще кое-что известно, — добавил он.
— Да?
— Да. Мы знаем, кто убийца, кто поднесет спичку к фитилю.
Эйдриен нахмурилась, не совсем понимая, о чем речь.
— Это де Гроот, — объяснил Макбрайд, — мой клиент. Ты его видела. Тот, который… — Его голос сорвался.
— Что?
— Черт возьми, — прошептал он, представляя голландца: светлые волосы, атлетическая поступь вразвалочку — настоящий хищник, всегда готов к прыжку. Обворожительный оскал. Блуждающий огонек в глазах. Даже лекарства не способны его полностью подавить. Он постоянно притопывал или постукивал пальцами по ноге. Всегда что-то напевал себе под нос, иногда насвистывал — и неизменно один и то же мотив. Они даже пару раз посмеялись на эту тему: странная мелодия прицепилась к бизнесмену. «Какая назойливая музычка, — жаловался де Гроот. — Надоела, а все равно не отвяжешься! Я даже песни этой не знаю — только помню, что там речь идет об Иисусе».
— Что? — повторила Эйдриен, не улавливая мысли.
— Он всегда напевал одну песню — ту, церковную, про Иисуса Навина… и Иерихонское сражение[52].
— Какую такую песню?
Макбрайд взглянул на нее:
— Совсем старую, ее сейчас и не поет никто, но на слух ты наверняка узнаешь. Ее раньше негры пели на плантациях…
Оба надолго замолчали. Наконец Эйдриен поднялась и направилась к окну. И, глядя на раскинувшийся за окном пейзаж, задумчиво спросила:
— У него тоже есть воспоминание-ширма?
Макбрайд кивнул:
— Да, заезженная история с похищением. — Он замолчал, припоминая подробности. — Тебе это понравится — голландец уверен, что у него в сердце поселился червь, который указывает ему, что делать.
— Червь? — повторила Эйдриен.
— Да.
Она подошла к своему блокноту и начала листать его. Откуда-то из коридора послышались голоса стучащих в номера горничных:
— Уборка! Уборка!
Наконец Эйдриен нашла, что искала:
— Взгляни-ка, — сказала она, протягивая Макбрайду блокнот с записями.
«Хенрик Фервурд, премьер-министр Южной Африки, зодчий апартеида. Застрелен в 1966 году Димитриу Тсафендосом. Тсафендос — маньяк-одиночка, сектант, член секты „Цветы Иисуса“. На момент ареста имел при себе пять паспортов. Убийца утверждал, что в содеянном виновен червь, сидящий в его сердце».
— Черт. — Ругательство мягко слетело с губ Макбрайда, будто он прошептал не «черт», а «лаванда» или «театр теней». Лью поднял на собеседницу взгляд и проговорил: — Иерихон. Иерихон — это Южная Африка.
Льюис уронил голову на подушку и сфокусировал взгляд на звукопоглощающей плитке на потолке. Червь оказался приколом, в некотором роде ссылкой на одну из прежних удачных операций. Этакой данью почтения. Тут же припомнились встречи с де Гроотом, и впервые Макбрайд понял, о чем постоянно твердил голландец. Его ненависть не имела никакого отношения к мандалам — строго симметричным рисункам, навязчивому видению многих шизофреников. Голландец говорил о Нельсоне Манделе — вот на кого он охотится.
Макбрайд вскочил кровати, схватил одежду и торопливо оделся.
— Он собирается убить Манделу. Де Гроот — расист, он только и мечтает о том, чтобы спалить Южную Африку дотла.
На следующий день Эйдриен с Макбрайдом сразу направились в Вашингтон. Сменяя друг друга за рулем, они неслись по федеральной автомагистрали со скоростью восемьдесят миль в час и слушали включенное на полную громкость радио.
В одиннадцать утра переправились через Потомак и взяли направление на север, по шоссе Рок-Крик-парк. Квартира де Гроота располагалась в боковой улочке возле Чеви-Чейз-серкл. Макбрайд помнил название: Монро-стрит. Они с де Гроотом еще в шутку поспорили на этот счет: голландец
