– Хорошо. Теперь ты попросишь прощения у Камилы и умоешься.
Эмми кивнула. Питер встал и за руку вывел ее в коридор. Камила сидела в спальне и как-то странно дышала, словно быстро бежала, но, едва увидев Эмми, перестала дышать вовсе.
– Моя шелковая блуза от Валентино!.. – простонала она.
– Камила, Эмми хочет тебе что-то сказать, – сообщил Питер.
– Извини, я больше так не буду, – глядя куда-то в сторону, скороговоркой выпалила Эмми.
– Больше не буду! – взвизгнула Камила и подскочила к Питеру. – Эта мерзавка испортила множество дорогих вещей! Я уж молчу про косметику. Неужели ты на самом деле думаешь, что мне достаточно ее извинений?
Эмми сделала шаг назад и оказалась за спиной отца. Лицо Камилы перекосило.
– А что еще ты хочешь от ребенка? – поинтересовался Питер. – Возмещения урона?
– Я хочу, чтобы ты ее наказал! – заявила Камила. – Она заслужила наказание.
– Я отец Эмми, и я буду решать, заслужила моя дочь наказание или нет! – Питер чувствовал, что начинает сердиться. – Эмми попросила прощения, дала слово, что впредь будет вести себя хорошо. Что еще нужно? Порка?
– А хоть бы и порка! Ей это пойдет на пользу.
Камила поняла, что перегнула палку. Питер покраснел, и было понятно, что он сдерживается лишь потому, что помнит о положении Камилы. Ей стало почти так же страшно, как и Эмми, вот только спрятаться Камиле было не за кого, и она решила сбавить обороты. С тяжелым вздохом Камила потерла пальцами виски и сказала:
– Прости, я просто перенервничала. Конечно, детей нельзя бить. Мне так жаль, что мы с Эмми не понимаем друг друга. Я из-за этого сильно переживаю, да еще и мое положение… – Камила смущенно отвела взгляд, как будто беременность могла объяснить любую выходку.
Она обошла Питера и присела перед Эмми.
– Я принимаю твои извинения, – сказала Камила. – И раз уж так получилось, что мы живем под одной крышей, давай попробуем подружиться. Ты ведь любишь папу?
Эмми кивнула, настороженно смотря на Камилу. Ей очень не понравилась эта внезапная смена настроения.
– Я тоже люблю твоего папу. А раз мы обе любим его, мы должны сделать так, чтобы ему было хорошо.
Питер понял, куда клонит Камила, и согласно кивнул.
– Для начала попытайтесь помириться, – предложил он. – Я уверен, со временем вы станете близкими подругами и по-настоящему родными людьми.
Питер не кривил душой. Он на самом деле надеялся на это. Постоянно быть примиряющей стороной было выше его сил. Раз уж Камила останется в этом доме рядом с ними…
Самой Камиле мир с Эмми был не слишком по душе. Но продолжать ссору с семилетней девчонкой было глупо. Впрочем, Камила уже знала, что будет делать дальше.
– Мир? – спросила она, протягивая Эмми руку.
– Мир, – ответила девочка и пожала протянутую ладонь.
Ее лицо было очень серьезным и сосредоточенным. Питер был уверен, что больше Камиле в их доме ничего не грозит. Эмми умела держать слово.
– Хочешь, я помогу тебе умыться? – спросила Камила.
Эмми кивнула и сказала:
– А я помогу тебе убрать.
Питер с умилением смотрел на дочь и невесту, не понимая, что им обеим были до ужаса противны собственные слова.
– Алло? Кто это?
– Привет, Андреа, это Питер.
Долгая пауза, борьба с голосом. Боже, прошел почти месяц, а если точнее – три недели, пять дней и двенадцать часов!
– Привет. Что-то случилось?
– Я достал билеты на футбол. Ты не отпустишь Тима с нами? Эмми очень хочет с ним увидеться, да и Тиму нравится футбол…
Быть спокойной. Быть спокойной! Ему сейчас тоже плохо. Лучше было бы им никогда больше не слышать голос друг друга. Но есть дети, и у детей есть свои интересы.
– Конечно, отпущу.
– Спасибо.
Вновь долгая пауза, в которой сказано так много!
– А сама не хочешь с нами сходить?
Он не знает, зачем это сказал. Им не нужно видеться, не нужно встречаться. Даже случайно. Слишком больно. И легче не станет. Никогда.
Она это понимает.
– Нет. У меня дела.
– Жаль.
Ему жаль вовсе не пропавшего билета. Ему жаль, что все так получилось.
– Да, жаль.
Никто не понимает его так, как она. Им не нужны слова, иногда молчание красноречивее.
– Тогда я заеду за Тимом в субботу в пять?
– Да.
– Пока?
– Как она?
Она не знает, зачем задала этот вопрос. Иногда человеку нравится расчесывать заживающие раны. Или эта рана никогда не заживет?
– Нормально.
Что еще он может ответить? Рассказать, как ему сложно рядом с другой? Рассказать, кто ему снится ночами? Рассказать, что уже не осталось сил растить в себе любовь к нерожденному ребенку? Лучше промолчать.
– До субботы, – говорит она и кладет трубку.
Прошел почти месяц. А если точнее – три недели, пять дней, двенадцать часов и десять минут после счастья.
День свадьбы приближался неумолимо. Питер все чаще вспоминал парадокс времени: когда чего-то ждешь с нетерпением, время тянется медленно, а когда чего-то боишься – летит как птица.
Природа оживала после зимней спячки. Даже в Нью-Йорке это было заметно: и кусочек неба, видный из-за небоскребов, наливался синевой, и Гудзон стремительнее нес свои мутные воды, и в воздухе разливался какой-то томительный аромат.
Камила решила, что выйдет замуж в первый день весны. Питер был не против. Точнее он был против, но ничего не мог поделать. Тогда, зимой, бессилие было не таким ощутимым, но сейчас, когда все вокруг радовалось, пробуждалось к новой жизни, становилось совсем невыносимо.
Чем ближе был этот день, тем сильнее Питеру хотелось сбежать. Просто взять Эмми, кое-какие вещи, сесть в машину и уехать. Найти какой-нибудь тихий, маленький городок и остановиться в нем, чтобы вести тихую, незаметную жизнь. Но Питер понимал, что, даже если совесть не будет укорять его за предательство, он все равно не сможет быть счастливым. Для этого ему нужно одно: любимая женщина рядом.
Камила жила предвкушением своего триумфа. Для нее время тянулось, словно улитка. Она сияла от радости и, казалось, даже забыла о своей вражде с Эмми. Во всяком случае, стала более спокойной и даже иногда ласковой с девочкой. Но буквально за три дня до свадьбы Питер понял, что все это было лишь фасадом, за которым кипели нешуточные страсти.
Им нужно было поставить подписи на свидетельстве о регистрации брака. Церемония лишь церемония.
