стекло могло не поддаться его усилиям, а петли — скрипнуть.
Положив вынутый из окна кусок стекла на траву, он подтянулся на руках и проник в помещение галереи. Сняв обувь, грабитель зажег тонкую свечу — всего на мгновение, чтобы увидеть «Пейзаж» Гсйнсборо. Подойдя к картине, висевшей на дальней стене, он осторожно снял ее с гвоздя и двинулся к отверстию в окне. Надел обувь и ловко протиснулся в него вместе с картиной.
Через несколько секунд картина оказалась в полотняном мешке, а его рука уже стягивала завязки.
Улица была по-прежнему безмолвна и пустынна. Прокравшись по тротуару к карете, он сел в нее, засунул мешок с картиной под сиденье и натянул вожжи. Когда экипаж выехал из тени и оказался в свете уличного фонаря, он посмотрел на часы и глаза его сверкнули радостью.
Как он и предусматривал, вся операция заняла у него менее тринадцати минут. Вор натянул вожжи, и лошадь пошла рысью.
Было без двадцати минут три. Вор спрятал хронометр в карман, легко выпрыгнул из экипажа и огляделся. Скользнув на узкую улочку, грабитель тихонько кашлянул, вглядываясь в тупичок, утопавший в темноте. Он выждал некоторое время, пока там не вспыхнул огонек зажженной спички, который мгновенно погас. Затем вспыхнул еще один огонек, который уже не стал ли гасить.
Разглядев крепко сколоченную фигуру Гейтса, человека с мощными мускулами и квадратным туловищем, заполнившего своей тушей весь проход, вор, прижимаясь к стенам домов, направился к нему, крепко держа мешок с сокровищем.
Темные глаза Гейтса, полу прикрытые тяжелыми веками, смотрели на приближающегося вора чуть настороженно. Но, узнав его, Гейтс поднес горящую спичку к свече, чтобы их короткий разговор проходил не в полной темноте.
— Ты что, никогда не спишь? — спросил Гейтс низким хриплым голосом.
— Иногда, — последовал лаконичный ответ. — Рад, что ты вовремя получил мою весточку. Эта работа была непредвиденной и очень спешной.
— И что?..
— Я полагаю, у тебя есть покупатель?
— Ты шутишь? — Редкие брови Гейтса изумленно поднялись. — Но если речь идет о Гейнсборо, то, черт возьми, у меня есть покупатель.
— И он не англичанин, — многозначительно заметил вор.
— Из колоний, и его коллекция картин частная. Никто ее не увидит.
— А деньги?
— У меня пять тысяч фунтов моего клиента. И мне дано право истратить из них сколько потребуется.
— Мы ведь оба знаем, как высоко вскоре будут цениться картины Гейнсборо, А в частном владении их всего несколько полотен. Только их и можно… заполучить. Я хочу за картину десять тысяч фунтов.
Гейтс хмурился, потирая лицо повлажневшей рукой:
— Но тогда мне придется вложить и свои деньги… Вор внимательно наблюдал за Гейтсом — рука его рефлекторно ощупывала карман в поисках ножа.
— Не вздумай делать глупости, Гейтс. Мы оба знаем, кто из нас более ловок, если дело дойдет до поножовщины.
Пальцы Гейтса застыли на месте.
— Ты загоняешь меня в угол.
— Я предлагаю тебе ценную картину за хорошие и справедливые деньги. Ты, в свою очередь, потребуешь со своего покупателя на тысячу фунтов больше. Это называется сделкой, а не грабежом.
— Идет, — пробормотал Гейтс сквозь сжатые зубы. — Десять тысяч. Дай взглянуть на картину.
Вор осторожно извлек Гейнсборо из мешка и поднял так, чтобы свет свечи упал на полотно.
— Удовлетворен?
Тщательно рассмотрев картину, Гейтс кивнул. Каким бы мошенником он ни был, но свое дело знал и с первого взгляда мог отличить оригинал от подделки. Развязав свой мешок, он пересчитал деньги. Да, их пять тысяч.
— Я подожду здесь, — чеканя каждое слово, произнес вор, — а ты принесешь еще пять тысяч.
— Договорились.
Эшфорд потер уставшие глаза, поднимаясь по ступенькам своего городского дома. Скоро рассвет, а он хотел еще немного поспать. Надо бы отдохнуть два-три часа перед дорогой. Ему предстояла поездка в Нортгемптон и встреча с родителями, чтобы решить кое-какие вопросы.
Он нахмурился, думая с досадой об этой поездке в Маркхем, — она нарушала его планы, и не только по части занимавшего его расследования, но также мешала новой встрече с Ноэль Бромли. И, тем не менее, он не мог отложить визит к родителям.
…В щель между крыльцом и парадной дверью был засунут конверт. Он поднял его и, войдя в холл, немедленно вскрыл. При виде подписи Ноэль сердце его дрогнуло, он почувствовал, что это недобрый знак, и предчувствие его не обмануло.
Пробегая глазами первый же абзац, Эшфорд еще больше нахмурился: в письме выражалось искреннее сожаление о том, что она вынуждена пересмотреть свое отношение к его возможному визиту и взять свое приглашение обратно.
Продолжая читать, он несколько успокоился и смягчился. До начала сезона не может быть и речи ни о каких визитах. Если, конечно, он, лорд Тремлетт, не найдет средства переубедить ее отца. Если это случится, она будет рада принять его. Более того, она будет с нетерпением ждать такой возможности.
Ему снова был брошен вызов. Она хочет видеть его. И одному Господу известно, как хотел видеть ее он. Но вот как это сделать? Как можно встретиться, не нарушив воли лорда Фаррингтона?
В мозгу Эшфорда, будто что-то взорвалось. Это было как удар молнии.
Маркхем! Беспроигрышный вариант.
Маркхем был огромным поместьем в Нортгемптоне. Земельные угодья исчислялись несколькими сотнями акров ухоженных лугов, лужаек и газонов, великолепных садов, под сенью которых располагались величавые стены и башенки загородного дома.
Но Эшфорда привлекали сюда не столько красота и ухоженность Маркхема, сколько его хозяин и хозяйка. Пирс и Дафни Торнтон были поистине уникальными людьми. В их жизни бывали и тяжелые времена, но им удалось преодолеть множество тягот и препятствий, чтобы обрести счастье и мир их сегодняшней жизни.
После тридцати четырех лет брака родители Эшфорда сохранили свои редкостные отношения, о которых другие люди могут лишь мечтать. Детям своим супруги подарили не только любовь и нежность, но и свои достоинства. Они научили их уважать других, разбираться в людях, ценить по заслугам их душевные качества. И главное — умению взвешивать последствия своих поступков…
Выпрыгнув из кареты, Эшфорд отдал распоряжения своему кучеру и поспешил к парадной двери дома.
— Мастер Эшфорд! Какой приятный сюрприз! — приветствовал его седовласый человек, склонившийся в почтительном поклоне перед молодым хозяином.
— Привет, Лэнгли! Ты выглядишь прекрасно.
— Стараюсь, сэр. — Дворецкий разгладил складки своего безупречно отглаженного сюртука и приосанился. — Прошу прощения за неожиданное вторжение, — продолжал Эшфорд, будто его непредсказуемые приезды и отъезды были редкостью, — но уж так сложились дела.
— И отлично. Ваши родители будут счастливы, видеть вас. — Лэнгли отступил, пропуская молодого хозяина. — Герцог и герцогиня завтракают.
Эшфорд быстро шел через холл, обуреваемый одним желанием — поскорее увидеть мать и отца. Оказавшись перед дверью в гостиную, он остановился, и некоторое время наблюдал за ними, за их мирной трапезой.
Пирс Торнтон, в свои шестьдесят с лишним лет, оставался красивым мужчиной — высокий, ладный, импозантный, и только серебристая седина на висках да тонкие линии морщинок вокруг рта выдавали его возраст.
Дафни Торнтон была красива классической красотой — стройная, изящная, с рыжеватыми волосами и
