Гарри Бейкер, ощущая резкий привкус серы в воздухе, понял, что зомби стараются пополнить таким образом свои ряды за счет солдат и полиции. Черные пласты удушливого дыма были насквозь пропитаны заразой, которую несли в себе зомби. Гарри вспомнил, что читал об этом в листовке, распространенной эпидемиологическим центром. Теперь зараза эта кишела в воздухе, и оборонявшиеся вовсю ею дышали.
Высунув голову из укрытия, Гарри Бейкер заметил, что зомби, выхватывая то тут, то там из цепи оборонявшихся пленников, торопливо передавали их над своими головами из рук в руки — туда, к котловану… видно, чтобы скормить притаившейся там штуке.
— Так, я смываюсь, — крикнул Гарри напарнику, разрядив еще один магазин в бегущих к ним зомби.
— Да, надо отступать, — согласился гвардеец.
— Отступать? Черта с два! Все, с меня хватит! Я вообще сматываюсь, вчистую, понял? И если у тебя башка еще варит, сделаешь то же самое!
— Бросаешь свой пост? — возмутился гвардеец.
— Очнись, солдатик! В таком дерьме купаться я не нанимался.
Бруствер из мешков с песком, за которым они прятались, внезапно разлетелся, и к ним потянулись жадные руки семидесяти, восьмидесяти, девяноста разъяренных тварей. Гарри и гвардеец взвизгнули, но их вопли потонули в мощном протяжном у-м-м-м-м-м-м-м-м, исторгаемом тысячами и тысячами глоток зомби. Гарри вырвал из рук оцепеневшего гвардейца автоматическую винтовку и стрелял, стрелял, стрелял до тех пор, пока их обоих не погребла груда шевелящихся бесчувственных тел. Гарри почувствовал, как его подняли и начали передавать над головами… Рядом с ним также по воздуху плыло к котловану и к этой чертовой штуке тело гвардейца, который потерял очки и только жалобно поскуливал сдавленным от ужаса голосом, взывая о помощи. Гарри украдкой вытянул из-за голенища четырехдюймовый нож, чуть не выронил — зомби беспечно швыряли его над собой, как мячик, — но удержал и до боли стиснул рукоять в кулаке. Дождавшись, когда в один из моментов гвардеец оказался совсем рядом, он зачем-то выкрикнул: «Это тебе, малыш!» — и изо всей силы полоснул того по горлу, горячая кровь хлынула на головы зомби… А те, похоже, даже не заметили этого, как, впрочем, не замечали ничего вокруг себя. Гарри приставил лезвие к своему горлу, там, где набухла сонная артерия, но рука его дрогнула, и он понял, что убить себя не может. Секундное замешательство — и от страшного удара головой о металлическую опору у него потемнело в глазах. Нож выпал из сразу отнявшейся руки.
Гарри уже не видел множество других людей, которых, как и его самого, гигантская толпа подняла над своими головами. Немыслимое число жертв, передаваемых из рук в руки к котловану, можно было по- настоящему оценить лишь с высоты птичьего полета, откуда установленная на вертолете телекамера передавала отталкивающее зрелище до тех пор, пока объятый ужасом и омерзением оператор не зашелся в рвотных судорогах.
Однако оставался еще один наблюдатель, ясно и четко видевший всю эту страшную картину. Абрахам Штрауд не мог оторвать от нее глаз, вглядываясь в хрустальный череп, который он держал на вытянутой руке, укрывшись в одиночестве при свете свечей в одной из укромных комнат музея.
— Боже… О, Боже! — простонал Штрауд, бессильный облегчить кошмарную участь Гарри Бейкера и других несчастных людей, ибо хрустальный череп теперь начал показывать, что случилось с теми, кого зомби бросили в чрево дьявольского корабля.
Глава 13
Штрауду пришлось собрать в кулак всю решимость, все без остатка душевные и физические силы. Он едва не выронил хрустальный череп, увидев, каким мукам и истязаниям подвергаются во тьме шахты жертвы Уббррокксса. Не видя ничего, кроме глаз Уббррокксса, несчастные превращались в ничтожные, жалкие, трепещущие существа, ибо в глазах Уббррокксса им открывалась сущность этого исчадия ада, а сущность его была куда ужаснее всего в нем остального. Вызывала она не столько физическое отвращение и страх, сколько эфемерный ужас беспомощности, непроглядности и нескончаемого отчаяния, порожденных ощущением абсолютной безысходности, полной, вечной и бесповоротной… ощущением, как из тебя уходит душа, ибо Уббррокксс, насытившись твоим телом, медленно пожирал твою душу.
Большинство жертв почти сразу переставало кричать, поскольку кошмарное создание первым делом принималось за голосовой аппарат, обрекая людей на немоту. Потом оно постепенно переходило к другим органам чувств, оставляя человеку лишь нервы, глаза и мозг, поглощая его по частям — подобно тому, как хищная птица кусок за куском рвет острыми когтями свою добычу.
После того, как человеческая плоть умирала медленной смертью, монстр, насыщаясь новообретенной душой, овладевал духом и разумом человека — почти так же, как зомби. С одной лишь разницей — у людей в шахте не было никакой надежды на спасение. Толпам зомби, тем, кто по случайности остался в живых, будут в конце концов возвращены их души — если сбудется древнее предсказание.
В этот момент дверь распахнулась, и в полутемную комнату заглянула Кендра Клайн, недоуменно уставившаяся на исходившее из черепа сияние и с трудом узнавая в обнаженном человеке, сидевшем на полу в «позе лотоса», Абрахама Штрауда.
Хрустальный череп в руках Штрауда померк, и он резко обернулся, вперив в Кендру гневный взгляд.
— Вон отсюда! — незнакомым голосом громыхнул Штрауд. — Закрой дверь и не появляйся, пока не позову! Кендра испуганно попятилась и, не издав ни звука, безропотно притворила дверь.
Штрауд принялся молиться, чтобы ему вновь явился дух, таившийся в хрустальном черепе. Теперь, после вторжения Кендры, на то, чтобы его вызвать, могут уйти многие часы.
— Ты суть Эшруад, — раздался из хрустального черепа умиротворяющий голос. — Эшруад суть ты. Оно знает это, а ныне и ты посвящен в тайну.
— Эшруад, — негромко произнес Штрауд. — Штрауд… Эшруад… Штрауд… Эшруад…
От многократного повторения сочетание этих слов зазвучало как заклинание, и вскоре хрустальный череп вновь замерцал загадочным светом.
— Есть один только путь, — вещал голос из хрустального черепа.
— Слава Богу!
— Ты должен сразиться с ним там, на корабле.
— Кто ты? — спросил Штрауд. — Почему я тебе должен верить? Сражаться с ним на корабле будет просто самоубийством для всех нас.
— Если не сделаешь этого, вам уготована ужасная участь, Штрауд. Доверься мне.
— Но почему? Почему я должен верить духу черепа?
— Не духу, но духам…. Ибо нас множество здесь в заточении…
Штрауд вспомнил, как демон грозил, что он есть легионы, что он — все и каждый. Сходство было пугающим, но только не голос. Голос, который говорил с ним через Вайцеля, гнусавил дьявольской издевкой, голос же из черепа звучал отчаянной скорбью.
— Я суть ты, — произнес голос.
Штрауд в смятении и растерянности замотал головой. Такое мог сказать призрак его деда, однако голос был совсем не его.
— Не понимаю, — вырвалось у Штрауда.
— Я есмь Эшруад.
— Этруск?
— Следуй моим повелениям.
Штрауда охватило ощущение, что он как-то связан с духом хрустального черепа и что отнюдь не случайно Мамдауд почувствовал себя обязанным передать сокровище во владение Штрауда. Штрауд даже задумался, а не была ли его поездка в Египет каким-то образом «предопределена» Эшруадом, который в своем потустороннем мире духов знал о том, что древний корабль будет раскопан еще задолго до того, как это стало известно Штрауду и всем остальным.
— Ты возьмешь меня с собой под землю, — произнес мерцающий в свете свечей хрустальный череп. —
