— Ну конечно, бэби!
— Ты меня не разыгрываешь?
— Ага, мне больше заняться нечем…
Угадав легкую обиду в фальшивом сопрано у пробивной француженки маман, молодая американка смягчила обмен репликами.
— Мам, я дико счастлива.
— Я тоже.
— Как бы мне хотелось сейчас забраться на Эйфелеву башню…
— Это зачем еще на башню?
— Чтобы прокричать на всю Европу — нет, на весь мир, — что я тебя обожаю!
— Нет, бэби, тебе явно пора замуж.
— Мам, расскажи лучше, как все было.
— Да, комиссия согласилась… после долгих споров. Ну… ты знаешь, почему.
— В Европе не любят американцев.
— Проще, бэби, проще. Ты же применяешь самые новые методики?
— Разумеется.
— А французы, эти чертовы консерваторы, все хотят по старинке, особенно этот противный председатель, лысый Вайяр!
— Лысый?
— Абсолютно, бэби, абсолютно.
— Ужас какой… Мам, я вдруг подумала… А вдруг мне достанется такой же отполированный жизнью муж?
— Ради твоего счастья, бэби, я согласна на любого.
— А я — нет.
— Ну ведь одни розы, даже самые лучшие, не могут заменить любви.
— Мам, давай лучше про гадких экспертов.
— В общем, я им доказала, что если они хотят выводить по-своему, пусть дожидаются результатов через сто лет!
— Или через двести.
— Короче, ровно через неделю надо сообщить название сорта — ты, надеюсь, уже успела его придумать, как мы договаривались?
— Нет.
— Это почему?
— Ничего путевого не идет в голову.
— Учись у своих прабабушек.
— Ну да, с детства помню: «Нью-орлеанская девственница», «Крошка Амур», «Ночной поцелуй»…
Глория, поколебавшись, добавила к шикарному и знаменитому перечню и скандальный «Анфан- террибль».
Маман отреагировала довольным смешком:
— А что, бэби, неплохо звучит!
— Хорошо, а вот погодка нынче не очень… Пожалуй, я назову свою многострадальную розу «Хмурое утро»!
— Не смей.
— Тогда — «Мечты девушки»! Я вот как раз все мечтаю, мечтаю…
— Ладно, бэби, не пори горячку.
— Хорошо, мам.
— Запомни, у тебя есть неделя, ровно неделя.
— Запомнила.
— Бэби, пусть триумф твоего замечательного цветка будет отмщением за ужасы Варфоломеевской ночи!
— Мам, это же было так давно…
— Я французам этого никогда не прощу.
— И даже тому, кто пожалел нашу прародительницу?
— Думаю, теперь такие благородные рыцари здесь не водятся.
— Ты уверена? — Глория, не удержавшись, иронично хихикнула в телефон. — А может, все рыцари давным-давно перебрались в Штаты?
— Хорошая мысль.
— Еще бы!
— Вот и найди себе, как истинная Глория Дюбуа, истинного рыцаря.
— Мам, лучше расскажи про… про… — Глория никак не могла вспомнить фамилию председателя комиссии. — Ну про того типа, который ставил препоны моей безымянной красавице.
— Вот именно, бэби, вот именно! Не дай этому лысому Вайяру найти повод для невключения твоей розы в каталог выставки! Кстати, у него заместителем этакая мымра с замашками любительницы канкана и абсента… Терпеть не могу этих…
Но тут связь благоразумно оборвалась, не дав славной продолжательнице дела истинных гугенотов продолжить наслаждаться злословием.
— Вот, кажется, с заветной розой все и решилось, — сказала Глория сама себе. Она любила вслух радоваться своим достижениям.
Еще в студенческие годы за новый метод внедрения гена в хромосому Глория Дюбуа получила вторую премию. А за ускоренную селекцию благородных роз получила федеральный грант на целых пять лет.
Впрочем, для выведения нового сорта, еще, увы, безымянного и фигурирующего лишь под цифровым кодом, Глории хватило двух лет.
А прапрапрабабушкам требовались на каждый новый сорт десятилетия.
Видели бы все они, какой у прапраправнучки — тоже Глории и тоже Дюбуа — получился изумительный цветок!
Крупные и в меру плотные атласные лепестки.
Полное отсутствие шипов.
Стебель — гордый, прямой и благородный.
Гармоничное сочетание пропорций.
Устойчивость почти ко всем известным болезням и вредителям.
Максимально удлиненная фаза цветения.
Долгий срок жизни срезанных роз в хрустальной вазе.
Аромат, соперничающий с лучшим французским парфюмом.
Невосприимчивость к дождю и туманам.
А самое главное — отсутствие каких-либо пигментных примесей в насыщенной белой окраске.
Безымянная роза могла гордиться своими отборными и элитными предками, но для Глории она была просто — Роза, дитя ее сердца, ума, рук и души. Безымянная красавица.
Глория подошла к окну.
— Попасть в официальный каталог парижской выставки цветов — это равносильно Пулитцеровской премии за литературу или сродни английскому Букеру и французскому Гонкуру.
Глория распахнула звукоизолирующий стеклопакет.
Птичий гомон, предвещающий неизбежность рассвета, ворвался в спальню, заглушив монотонное сопение кондиционера.
Глория вполголоса рассказала пернатым о парижском триумфе и добавила шепотом, что теперь пора всерьез и основательно взяться за устройство личного счастья.
Хорошо щеглам и пересмешникам — у них на каждой ветке по непривередливому партнеру.
Глория вдохнула прелый аромат сырой осени. Хочешь — насвистывай на пару, хочешь — вей гнездо.
