провода к обручу. Потом показала ему жестом, чтобы он лег на кровать. — Совсем наоборот, но, я считаю, совсем ни к чему заводить подобные отношения со всеми женщинами, находящимися у тебя в подчинении.
— Меня не интересует секс, медтех, — довольно резко ответил Алекс, — я хочу хоть немного поспать.
— Это тебе поможет. — Стоя у кровати, она надела обруч ему на голову и установила соединяющие провода. — Я вдруг подумала… А как поживает Кейтлин?
— Кейтлин? А какое она имеет к этому отношение?
— Ты сказал, что не интересуешься сексом. Вот я и подумала, является ли это симптомом депрессии или ты поссорился с Кейтлин.
— Депрессия? — Он покачал головой. Разговаривать с Элен Джамисон всегда было непросто: она обладала живым умом и воображением и часто внезапно меняла тему разговора. — Какая еще депрессия?
Она внимательно изучала показания на ручном контроллере и медленно вращала ручку реостата, настраивая прибор. Алекс почувствовал легкое покалывание тока, протекающего по контактам обруча.
— Тысячу лет назад тебе наверняка поставили бы диагноз: невроз военного времени или боевая психическая травма. «Посттравматическое стрессовое состояние», или ПТСС, было клиническим диагнозом для подобного рода заболеваний. Это означает, что ты видел слишком много, слишком много страдал и твой мозг приказывает тебе сжаться в маленький комок и послать всю вселенную к черту.
— Я думал, это просто трусость. — Алекса удивило, сколько горечи прозвучало в его собственных словах.
— И это тоже. Война делает с человеком страшные вещи. Особенно в том случае, когда он позволяет себе слишком много чувствовать. Она может превратить здорового и сильного человека в эмоционального калеку. Отнять у тебя все представления о чести, долге и справедливости, и ты не сможешь больше верить никому, даже самым близким людям. Война может заставить тебя бежать от реальности, и все вокруг примут тебя за труса… или кататоника. А современная война особенно, несмотря на все договоры и конвенции, способна мгновенно сломать волю человека и искалечить его душу. Я думаю, это происходит потому, что человек практически беззащитен перед двадцатиметровым роботом-воином. Ты же понимаешь, человек — против робота-убийцы. И в этом случае человеку нет никакого шанса выжить, если только он не станет частью машины.
Обруч на голове Алекса стал издавать слабое жужжание, и он поймал себя на том, что не может сосредоточиться на ее словах. Он чувствовал себя гораздо лучше, хотя сна не было ни в одном глазу. Сон означал возврат к ночным кошмарам, Алекс не в силах был это выдержать, по крайней мере сейчас.
— Ты считаешь, что человек должен быть похожим на машину? Отказаться от чувств, от человеческих эмоций?
— Конечно нет. Но ты должен провести серьезную самооценку, чтобы понять, сможешь ли ты стать водителем боевого робота или нет. Даже героям иногда приходится удаляться от дел.
— Герои. — Простое, односложное слово прозвучало для него как проклятие, напоминание о тех событиях, которые довели его до этого состояния.
— Ты ведь герой Гленгарри. Или ты забыл об этом? — спросила она.
— Нет. Я помню. Слишком хорошо все помню. И мне невыносимо тяжело играть эту роль.
— В этом нет ничего удивительного.
— Не моя заслуга в том, что Легион держался так стойко во время этой кампании, Элен. Ты знаешь это, потому что сама была там.
— Мне кажется, ты делал все правильно.
— А я точно знаю, что за меня думали и решали майор Макколл и остальные ветераны. Очень часто я просто не знал, что делать.
— Я не военный человек, Алекс. Я не могу отличить фланговый марш от полкового. Но мне кажется, что любой хороший командир должен полагаться на своих более опытных подчиненных и слушать их советы… а может, иногда даже отступить, если это необходимо. Ты сделал все, чтобы Легион продержался до прихода подкрепления.
— Ты имеешь в виду, до тех пор, пока не появился мой отец. Они обрушились на Инвериум с неба… Корабли, на которых находились новые роботы. В какой восторг пришли оставшиеся в живых легионеры, узнав, что вернулся сам Карлайл Смертоносный!
— Ты говоришь это с горечью? Или это зависть? — спросила она.
— Зависть? К отцу? Нет, не думаю.
— Тогда горечь. Потому что он прибыл вовремя и спас тебя.
— Может, ты и права. — Он тяжело вздохнул. — Знаешь, Элен, я думаю, что я очень, очень устал. Я устал жить жизнью, которой все ждут от сына великого Грейсона Карлайла. Я устал жить в его тени, устал пытаться жить по правилам и стандартам, которые он установил еще до того, как я появился на свет, устал от того, что меня все время сравнивают с ним, устал, потому что не смогу, никогда не смогу стать таким, как мой отец…
— Существует и другое объяснение.
— Да? И какое же?
— Тебе жалко себя.
— Может, и это тоже.
Какой смысл опровергать это обвинение? Кроме того, это ничего не меняет в его жизни.
— Ты хочешь от всего отказаться? — спросила она. Алекс повернул, голову и посмотрел на Элен. За последние несколько минут освещение комнаты изменилось, опять заиграли абстрактные картинки Томо в сине-зеленых тонах. Неужели он сам приказал компьютеру изменить программу? Он не мог вспомнить. Но сейчас игра света не раздражала его. Она была даже приятной и успокаивала.
— Что ты имеешь в виду?
— Просто интересно. — Она продолжала изучать показания прибора. — Хочу узнать, если тебе не нравится управлять роботом, то что бы ты хотел делать? — Поскольку он не ответил на ее вопрос, то она добавила: — И кроме того, Алекс, тебе ведь совершенно не обязательно жить, придерживаясь идеалов твоего отца, или проводить в жизнь его планы относительно твоего будущего, не так ли?
— Отец не заставлял меня стать водителем боевого робота, — ответил Алекс.
Но правда ли это? Сын Грейсона Карлайла Смертоносного и Лори Калмар не мог не вобрать в себя мифы и легенды и даже саму атмосферу жизни наемного подразделения водителей боевых роботов. Скорее всего, все было решено задолго до того, как Александр Карлайл впервые стал управлять роботом. Он вспомнил, как играл с моделями боевых роботов, когда ему было только шесть лет, и как, сидя в казарме, где жили ветераны, слушал их рассказы о войне затаив дыхание. Он хотел стать воином еще тогда, в далеком детстве, не потому, что хотел славы или искал приключений, а потому, что больше ничего не знал.
Но за последние несколько месяцев, даже еще до окончания Гленгаррианской кампании, он уже не раз задумывался о том, что, может, ему стоит найти свое место в этой жизни, уйти из Легиона, от отца, от людей, таких, как майор Макколл, который был его наставником и которому он хотел подражать, будучи еще ребенком. Алекс много думал об этом. У него было немного денег, вероятно, этого хватило бы на проезд до Галатеи или до другого центра Наемников, может, даже за пределы Внутренней Сферы. Забыть обо всех, кто был с ним до сих пор, и особенно о времени, когда на него было возложено командование Легионом. Он нанялся бы простым водителем боевого робота в другое соединение или даже подписал бы контракт с каким-нибудь Домом.
Конечно, ему пришлось бы изменить имя… К черту, разве он сможет убежать от прошлого, от того, кто он и что он?
И все-таки это возможно. Трехмерное пространство, известное как Внутренняя Сфера, бесконечно. Там тысячи миров или даже больше, и можно выбирать любой. Алекс сможет найти место для себя, место, где никто не назовет его героем Гленгарри… или сыном великого Грейсона Карлайла.
Его больше беспокоили мысли, вызванные вопросом Элен о том, что он будет делать, если не будет водителем боевого робота. С одной стороны, он больше ничего не знал и не умел. С другой стороны — и это был страшный секрет, который мучил его, — семь месяцев войны на Гленгарри подорвали его психику. Как
