Рассмотрим теперь случай посложнее,– может быть, и поважнее. В какие взаимоотношения с совестью вступает человек оступившийся: сделавший – или даже систематически делающий – что-то плохое?
Вспоминаю спектакль выпускников школы-студии МХАТ им. М. Горького «После грехопадения». Не буду пересказывать содержания пьесы, суть не в нем, а в основной идее автора, которая мне показалась очень интересной.
Пьеса о том, как ряд людей по тем или иным мотивам совершают что-то дурное. Одни творят зло сознательно, других засасывают обстоятельства. Автор задает вопрос: что же делать?
Что делать после того, как зло уже сделано, то есть «после грехопадения»?
Вопрос мучительный, и, кажется, на него нет сразу ясного ответа.
Отпетый негодяй решает просто: зло было, есть и будет вечно. Да здравствует зло, если ты им управляешь, решает он. Берегись только сам попасть под его колеса.
Безвольный плачет, убивается, сгорает от стыда... и продолжает пакостить, как прежде.
Особо совестливый не выдерживает: не видя оправдания себе, он кончает жизнь самоубийством.
...И получается, что нет у человека никакой надежды после совершения проступка. Остается будто только страшный выбор: либо катиться дальше по наклонной плоскости, либо вечно мучиться, либо кинуться на рельсы.
Но если бы было так, разве жизнь не стала бы кошмаром почти для каждого?
Ведь жизнь любого такова, что временами он – по самым разным причинам – оступается.
Оступается, и это остается в человеке навсегда. Ничего и никогда мы не теряем, что пережили раз. Мы носим все, что с нами было.
«...Итак, что делать?» – задумывается автор.
И ведь ответ писателем находится! Похоже – правильный ответ, ответ всех мужественных и честных.
Не забывай своей вины, но искупай ее хорошими поступками.
Докажи, что ты все же человек, а то – дурное – было следствием затмения, минутной слабости.
По-моему, это настоящий выход.
Пример другого рода.
Представим соревнующихся исследователей-физиков. Один заведомо победил, хотя итог еще не подтвердили: он новое явление обнаружил.
Что же ему: почить, как говорят, на лаврах? Закрыть рабочий стол и уехать веселиться?
Нет, так не делают обычно. Не позволяет совесть, не позволяет долг ученого.
И победитель... вновь выигрывает: и как ученый, и как человек он поднимается еще на одну ступень.
Климат изящного
Есть еще пропасть людей, которые воображают, что нужно быть изящным только в музеях, в картинах и статуях... Нет, настоящее цельное, здоровое в самом деле искусство существует уже лишь там, где потребность в изящных формах, в постоянной художественной внешности простерлась уже на все сотни тысяч вещей, ежедневно окружающих нашу жизнь.
Велико влияние на личность такой среды, такого общества, где много красоты – духовной и физической. Связь человека с такой средой бывает особенно прочной.
Прочна красивая дружба, прочна семья, связанная лаской и пониманием. Патриотизм людей питается красотой истории народа: его литературой, музыкой, памятниками, рассказами о подвигах великих соотечественников.
Красота – один из самых прочных цементов между людьми, и там, где люди дорожат своим единством, они стараются всеми силами сохранить этот цемент, даже по возможности его усилить.
Когда в конце войны немцы оставляли Варшаву, они придумали коварный план – сожгли, разрушили польскую столицу (когда-то римляне так поступили с Карфагеном – столицей враждебного им государства,– и государство то так и не ожило, умерло навсегда).
Поляки поняли, что им угрожает. Поняли не только умом, но и сердцем. По фотографиям, рисункам, схемам, случайно уцелевшим чертежам город был восстановлен почти в первоначальном виде (только, разумеется, просторнее и с дополнительными районами). Восстановили, построив заново, дома, дворцы, памятники, крепостные стены. Восстановили чуть ли не каждую трещинку на них, каждый вековой дефект, блеклость «выцветших» красок...
Вернулся древний город, вернулись и жившие в нем силы, что сплачивали поляков. Конечно, сейчас в Варшаве новая жизнь. Но она будто продолжает расти из древней почвы, поляки остро ощущают это. Она тем кипучей и прекрасней, что в ней участвует энергия прошлых поколений. Современники смотрят на восстановленную старину и словно ощущают присутствие великих зодчих, ваятелей, художников, создававших тысячелетнюю национальную культуру.
Так сила красоты превращается в могучую общественную силу.
Обычно пишут о вкладе человека в красоту. Но и красота вносит свой вклад в человека.
Наш род называют по-научному «гомо сапиенс»: человек разумный. Подчеркивают важнейшую его особенность, воспитанную в общественных условиях. Но только ли разумностью выделился он среди других земных существ? А чувством красоты?
Разве мы превосходим неандертальцев только тем, что учим физику? А не тем еще, что знаем стихи?
Чувство красоты – ярко выраженное человеческое свойство.
Как отмечал Карл Маркс, животное преобразует окружающий его мир, только повинуясь голосу инстинкта. «Животное формирует материю только сообразно мерке и потребности того вида, к которому оно принадлежит, тогда как человек... формирует материю также и по законам красоты»[24].
По законам разума и красоты складывался и сам человек. Он никогда не был только лишь «разумным» существом, а всегда «разумно чувствующим» или «разумно эстетическим» (слово «эстетика» – от греческого слова «эстезис» – воспринимать чувствами).
Не случайно как показывают раскопки, следы изящного и в самые далекие времена всегда шли рядом со следами удобного.
И не случайно «богини красоты» на заре истории чтились не в меньшей степени, чем «боги мудрости»: так древние народы выражали свое уважение к изящному.
Впрочем, часто это были и не богини вовсе. Олицетворяя красоту, люди придумывали ей образы земные, человеческие. Преклонение перед ней носило чаще характер поэтический, чем религиозный.
Для примера приведу образ Амариллис – прекрасной обитательницы полей. Еще у Вергилия и Овидия, знаменитых поэтов Древнего Рима, она была нимфой (нимфы жили долго, но не вечно, как богини). Соотечественник и современник Шекспира английский поэт Эдмунд Спенсер в своей замечательной поэме «Королева фей» дал имя Амариллис пастушке. Прошло еще некоторое время, и Амариллис совсем приземлили... ученые: они назвали ее именем целое семейство полевых цветов. Сегодня уже мало кто помнит нимфу, а амариллисовые – нарциссы, белые подснежники, туберозы, агавы – знают не одни
