переменах. Ибо чувствовал: я уже не тот, не прежний. Происходят ли перемены все сразу, в некоторой точке перегиба кривой, или они есть итог бесконечной вереницы движений, каждое из которых в отдельности микроскопично, однако, взятые вместе, они уже необратимы? Кто или что приводит в движение бильярдные шары? И я вспомнил об оттиске ее тела на простынях, оттиске, повторявшем формой вмятину на моем сердце. Вспомнил, как плакал над ней, – так, как ни о ком не плакал со времени смерти брата, – как по-доброму с ней обходился; она сама сказала, что я добрый мальчик, и назвала меня по имени. И если это должно стать моим, по-настоящему моим, – дом со всем, что в нем находится, и все иное, не упомянутое отдельно в предыдущих пунктах завещания имущество, – то нечего мне бояться какой-то комнаты, какого-то негативного пространства. Никаких привидений здесь не было. Я спросил себя, как поступила бы сейчас она, и уже знал ответ, и потому вытащил из-под раковины упаковку пакетов для мусора –
Я взял мой ключ от моего дома, запер мою парадную дверь и пошел по дорожке моего двора, не понимая, куда несут меня ноги, однако решив дать им волю.
– В самое время пришли, – сказал продавец. – Их только что выставили на продажу.
Я опустился на низкую бархатную скамейку. Он еще раз промерил мои ступни и принес две коробки.
– Классические черные – дело самое верное, – сказал он, – но и эти, цвета бычьей крови, тоже чудо как хороши. Ничего лучшего для повседневной носки не найти. Разумеется, вы вовсе не обязаны брать только одну пару.
Я взглянул на ценник: 390 долларов плюс налог. Цена для обуви непомерная.
Однако она оставила мне указания. А я теперь – миллионер.
– Автограф, пожалуйста… Большое спасибо. – Он протянул мне пакеты. – Отныне вы – человек «Мефисто».
Глава девятнадцатая
Адвоката этого я выбрал потому, что офис его находился в нескольких минутах ходьбы от моего дома. Кроме того, Дэвис Соломон был человеком с двумя именами (или двумя фамилиями, это как взглянуть), а меня такие странности всегда привлекали – так же, как логические парадоксы и оптические иллюзии. За первую консультацию он запросил 425 долларов и в ходе беседы посоветовал мне, без тени иронии, не сорить пока накопленными мной деньгами. Даже при самых лучших обстоятельствах Южный суд по делам о наследстве округа Мидлсекс будет продвигаться черепашьим шагом.
Я спросил, что произойдет, если Эрик опротестует завещание.
– Ему придется доказать, что вы оказывали на мисс Шпильман неподобающее влияние, а именно представить свидетелей, которые покажут, что ею можно было манипулировать и что вы ею действительно манипулировали. Сделать это сложно. В прошлом предпринимались попытки представить само самоубийство как свидетельство того, что покойный или покойная не могли ясно мыслить просто-напросто по определению. Однако в подобных случаях бремя доказательства возлагается на истца. Не забывайте, впрочем, что это не помешает ему портить вам жизнь. Кроме того, наверняка найдутся и другие желающие вытянуть из вас деньги – главным образом, женщины. Я бы сказал так: пока вы не выполните все условия, главное для вас – осторожность.
До этого разговора я надеялся, что все сложится проще: в один прекрасный день Чарльз Палатин позвонит у моей двери и вручит мне чек, наклеенный на картонку размером четыре на четыре фута.
– Мы можем хоть как-то ускорить этот процесс? – спросил я.
Соломон пожал плечами. Плечи у него были огромные, плечи полузащитника, и, когда он пожимал ими, создавалось впечатление, что некая гора трогается с места.
– Ну, если вам необходимо чувство, что вы что-то делаете, попробуйте собрать свидетельства подлинных ваших с ней отношений. Если Эрик обратится в суд, они могут оказаться полезными. Фотографии, на которых вы сняты с ней рядом, письма. Что-нибудь в этом роде. Показывающее, что ваше отношение к ней было искренним, а не корыстным.
Похоже, он полагал, что мы с Альмой вместе ходили в пешие походы.
– Фотографий у меня нет.
– А существует кто-либо, знавший вас обоих и способный засвидетельствовать вашу душевную близость?
Единственным человеком, пришедшим мне в голову, была доктор Карджилл.
– Ну вот и обратитесь к ней. В противном случае мы просто подождем развития событий. Пока же вам, я думаю, стоит заняться вашей статьей.
На следующее утро меня разбудило гудение пылесоса.
– Проклятье, – сказал я, выйдя на лестничную площадку. – Я же говорил, не…
Дакиана уронила пылесос, с визгом залетела в гостевую уборную и заперлась там. Я сообразил, что о моем переезде в хозяйскую спальню ей ничего не известно. Да, но что она вообще здесь делает?
– Откройте! – Я стукнул в дверь уборной. – Дакиана.
Стоны и причитания.
– Откройте.
– Ой нет, ой нет!
Прежде чем мне удалось убедить ее, что я не привидение, прошло добрых десять минут. Когда она наконец вылезла наружу, я сказал:
– Послушайте, вы не можете…
– Ладно, сиир, – согласилась она, метнулась мимо меня и вцепилась в пылесос.
С минуту я наблюдал за ней, потом сдался и спустился вниз.
Я решил просмотреть уже написанное мной для диссертации и постараться сохранить из него как можно больше. Какой смысл начинать с чистого листа, если у меня уже есть большой текст, из которого можно выбрать необходимое? Наполнив желудок чаем, я достал из шкафа все восемьсот страниц рукописи и расположился в библиотеке, где и просидел, читая, весь день (за вычетом часа, на который Дакиана выставила меня оттуда, чтобы «чистить книги»). В рукопись я не заглядывал почти уж год и теперь мог оценить ее с новообретенной объективностью. И то, что я читал, смущало меня. Меня словно забросили в прошлое и заставили встретиться со мной прежним – человеком, чье тщеславие, незрелость и нетерпеливость просто-напросто били в глаза с каждой страницы. Я использовал четыре слова там, где хватило бы одного. Большие куски текста не сцеплялись друг с другом, состояли из косвенных рассуждений, произраставших из косвенностей более высокого уровня… которые сами порождались третьим скоплением косвенностей, – получалось подобие снабженных библиографией «Поминок по Финнегану».
