рисовать в уме картинки может привести к состоянию тревоги, беспокойства. Эти картинки просто становятся слишком яркими. И опять-таки, здесь может присутствовать конституциональный фактор. Вы говорили, что ее отец был отличным реставратором произведений искусства. Может, у него были и другие творческие способности?
— И еще какие! Он был архитектором по профессии и по-настоящему одаренным художником — когда был помоложе.
— Почему же он прекратил этим заниматься?
— Он убедил себя в том, что недостаточно талантлив, чтобы тратить на это время, уничтожил все свои работы, никогда больше не брался за кисть и начал коллекционировать. Путешествовать по миру. Свою степень в области архитектуры он получил в Сорбонне — очень любил Европу. Построил несколько чудесных зданий до того, как изобрел подкос.
— Подкос?
— Ну да, — сказал он, будто втолковывая азы. — Подкос Дикинсона. Это способ упрочнения стали, он применяется в строительстве.
— А миссис Дикинсон? — спросил я. — Она была актрисой. Не было ли у нее и других творческих отдушин?
— Об этом мне ничего не известно, доктор.
— Как давно у нее наблюдается агорафобия — боязнь выйти из дома?
— Она выходит из дома, — сказал он.
— Вот как?
— Да, сэр. Она прогуливается по участку.
— Выходит когда-нибудь за его пределы?
— Нет.
— Каковы размеры участка?
— Шесть и три четверти акра. Приблизительно.
— Когда она гуляет, то проходит по всему участку, из конца в конец?
Он прочистил горло. Пожевал щеку.
— Она предпочитает гулять ближе к дому. Хотите узнать что-нибудь еще, доктор?
Мой первоначальный вопрос остался висеть в воздухе; он уклонился от прямого ответа на него.
— Как давно она в этом состоянии — боится выходить за пределы участка?
— С самого... начала.
— С момента нападения на нее?
— Да-да. И это вполне логично, когда понимаешь всю цепочку событий. Когда мистер Дикинсон привез ее домой — сразу после свадьбы, — она находилась в самом разгаре хирургического процесса. Испытывала ужасную боль, была все еще сильно испугана — травмирована всем тем, что... что с ней сделали. Она никогда не выходила из своей комнаты; профессор Монтесино предписывал ей лежать неподвижно по многу часов подряд. Новая ткань должна была оставаться мягкой и чистой. Были установлены специальные фильтры для улавливания частиц, которые могли внести загрязнение. Медсестры находились при ней круглосуточно — делали процедуры, инъекции, умывания и ванны, причинявшие ей ужасную боль, от которой она кричала. Она не смогла бы уйти, даже если бы захотела. Потом беременность. Ей был предписан строгий постельный режим и непрерывно накладывались и снимались повязки. Когда она была на четвертом месяце беременности, мистер Дикинсон... скончался, и она... Дома она ощущала себя в безопасности. Она не могла уйти. Это же очевидно. Так что в определенном смысле все абсолютно логично, не правда ли? Я имею в виду ее состояние. Она нашла для себя защищенное место. Вы ведь понимаете это, доктор?
— Понимаю. Но наша цель состоит сейчас в том, чтобы узнать, как защитить Мелиссу.
— Да, — сказал он. — Конечно. — Он постарался не встретиться со мной глазами.
Я подозвал официанта и заказал еще чашку «эспрессо». Когда кофе принесли вместе с кипятком для Датчи, он обхватил чашку ладонями, но пить не стал. Я отхлебнул из своей чашки, и он сказал:
— Извините меня за смелость, доктор, но каков, по вашему просвещенному мнению, прогноз? Для Мелиссы.
— Если семья будет со мной сотрудничать, то, я бы сказал, прогноз неплохой. У нее есть стимулы, она сообразительна и обладает большой интуицией для ребенка ее возраста. Но потребуется время.
— Да, конечно. Как и на все стоящее.
Вдруг он подался вперед, неловко взмахнул руками, и его пальцы нервно задергались. Было странно видеть взволнованным этого уравновешенного человека. Я ощутил запах лавровишневой воды и креветок. На секунду мне показалось, что он собирается схватить меня за руку. Но он внезапно остановился, словно перед забором, через который пропущен электрический ток.
— Пожалуйста, помогите ей, доктор. Я обещаю делать все, что в моих силах, для успеха вашего лечения.
Его руки все еще были подняты. Он заметил это, и в его взгляде появилось выражение досады. Пальцы шлепнулись на стол, словно подстреленные утки.
— Вы очень преданны этой семье.
Он поморщился и отвел глаза, как будто я уличил его в каком-то скрытом пороке.
— Пока она будет приезжать ко мне, я буду лечить ее, мистер Датчи. Вы очень поможете лечению, если расскажете все, что мне необходимо знать.
— Да, разумеется. Вас интересует что-то еще?
— Макклоски. Что она знает о нем?
— Ничего!
— Она упомянула его имя.
— Он для нее не больше чем просто имя. Дети слышат определенные вещи.
— Да, слышат. И она слышала немало — знает, что он плеснул кислотой в лицо ее матери, потому что та ему не нравилась. Что еще ей говорили о нем?
— Ничего. Правда, ничего. Как я сказал, дети могут что-то подслушать. Но у нас в доме он не является темой для разговоров.
— Мистер Датчи, за неимением точной информации, дети измышляют свои собственные факты. Самым лучшим для Мелиссы было бы понимать, что произошло с матерью.
На его руках, охвативших чашку, побелели суставы.
— Что вы предлагаете, сэр?
— Чтобы кто-то сел и поговорил с Мелиссой. Объяснил ей, почему Макклоски организовал это покушение на миссис Дикинсон.
Он заметно расслабился.
— Объяснить причину. Да-да, я понимаю вашу мысль. Но здесь есть одна проблема.
— Что за проблема?
— Никто
5
В понедельник Мелисса была в прекрасном настроении, выполняла все, о чем я просил, вела себя вежливо, не испытывала больше пределов дозволенного, никаких намеков на силовую борьбу, как в прошлый раз. Но держалась менее общительно, была не так расположена к разговору. Спросила, нельзя ли вместо этого порисовать.
Типичный пациент-новичок.
Как будто все происходившее вплоть до настоящего момента было чем-то вроде пробного испытания, а сейчас работа начиналась всерьез.
Она начала с таких же кротких произведений, как и те, что были мне подарены во время первого нашего сеанса. Но затем быстро перешла на более глубокие тона, появились небеса без солнца, клочья серого цвета, тревожные образы.
Она рисовала печального вида животных, анемичные садики, одиноких детей в статичных позах,
