пор пока не добилась своего, да благословит ее Бог. И лечение помогло мне проделать окошко у себя в камере — иногда я чувствую себя такой идиоткой, что не сделала этого раньше, упустила столько лет... — Неожиданно она изменила позу, повернувшись ко мне всем лицом. Как бы выставляя его напоказ.
О своем втором замужестве она промолчала. Я не настаивал.
Она вдруг встала, сжала кулак, поднесла его к лицу и уставилась на него.
— Я должна как-то убедить ее, должна. — От напряжения изуродованная сторона ее лица побелела, опять стала похожей на мрамор, красные полосы на шее побледнели. — Я ведь ее
Молчание. Отдаленное жужжание пылесоса.
Я сказал:
— То, что вы говорите сейчас, звучит довольно убедительно. Почему бы вам не позвать се и не сказать ей этого?
Она подумала. Опустила кулак, но не разжала его.
— Да, — ответила она. — Хорошо. Я согласна. Давайте так и сделаем.
Она извинилась, открыла дверь в задней стене и скрылась в соседней комнате. Я услышал приглушенные шаги, звук ее голоса, встал и заглянул туда.
Она сидела на краю кровати под пологом в огромной кремовой спальне, где потолок был украшен росписью. Роспись изображала куртизанок в Версале, наслаждающихся жизнью перед потопом.
Она сидела, слегка согнувшись, больная сторона лица ничем не защищена, и прижимала к губам трубку белого с золотом телефона. Не ноги стояли на темно-фиолетовом ковре. Кровать была застлана стеганым атласным покрывалом, телефон помещался на ночном столике в китайском стиле. Высокие окна с двух сторон обрамляли кровать — прозрачное стекло под сборчатыми занавесками с золотой бахромой. Зеркала в золотых рамах, масса кружев, тюля и картин в радостных тонах. Столько старинных французских вещей, что сама Мария-Антуанетта могла бы чувствовать себя здесь как дома. Она кивнула, сказала что-то и положила трубку на рычаг Я вернулся на свое место. Через минуту она вышла со словами:
— Она уже поднимается. Вы не возражаете, если мы поговорим здесь?
— Если не возражает Мелисса.
Она улыбнулась.
— Нет, она не будет возражать. Она вас очень любит. Видит в вас своего союзника.
Я сказал:
— А я и есть ее союзник.
— Конечно, — сказала она. — Мы все нуждаемся в союзниках, не правда ли?
Несколько минут спустя в коридоре послышались шаги. Джина встала, встретила Мелиссу в дверях, взяла ее за руку и втянула в комнату. Положив обе руки на плечи Мелиссы, она торжественно смотрела на нее, словно готовясь произнести благословение.
— Я твоя мать, Мелисса Энн. Я делала ошибки и плохо выполняла свой материнский долг, но все это не меняет того факта, что я — твоя мать, а ты — мое дитя.
Мелисса смотрела на нее вопросительно, потом резко повернула голову в мою сторону.
Я улыбнулся ей улыбкой, которая, я надеялся, была ободряющей, и перевел взгляд на ее мать. Мелисса последовала моему примеру.
Джина продолжала:
— Я знаю, что моя слабость возложила на тебя тяжкое бремя, малышка. Но все это скоро изменится. Все будет совсем иначе.
При слове «иначе» Мелисса напряглась.
Джина заметила это, притянула ее ближе, прижала к себе. Мелисса не сопротивлялась, но и не откликнулась на ее порыв.
— Я хочу, чтобы мы всегда были близки друг другу, малышка, но я так же хочу, чтобы каждая из нас жила и своей жизнью.
— Мы и живем так, мама.
— Нет, дорогая моя девочка, мы живем не так. Не совсем так. Мы любим друг друга и заботимся друг о друге. Ты самая лучшая дочь, какую любая мать может только пожелать себе. Но то, что нас с тобой связывает, слишком... запутанно. Нам надо это распутать. Развязать узлы.
Мелисса немного отстранилась и пристально посмотрела на мать.
— О чем ты говоришь?
— О том, что поездка на восток — это твой золотой шанс. Твое яблоко. Ты заслужила его. Я так горжусь тобой — тебя ждет впереди прекрасное будущее, и у тебя есть и ум, и талант, чтобы добиться успеха. Так что используй этот шанс — я
Мелисса освободилась от объятий матери.
— Ты настаиваешь?
— Нет, я не пытаюсь... Я хочу сказать, малышка, что...
— А что, если я не хочу его использовать?
Это было сказано негромко, но неуступчиво. Обвинитель, готовящий почву для атаки.
Джина сказала:
— Просто я думаю, что ты должна поехать, Мелисса Энн. — Ее голос звучал уже не так убедительно.
Мелисса улыбнулась.
— Это замечательно, мама, но разве тебе не интересно, что думаю
Джина снова привлекла ее к себе и прижала к груди. Лицо Мелиссы ничего не выражало.
Джина сказала:
— Что думаешь ты — это очень важно, девочка, но я хотела бы убедиться в том, что ты
Мелисса снова посмотрела на нее снизу вверх. Ее широкая улыбка стала холодной. Джина отвела от нее глаза, не разжимая объятий.
Я сказал:
— Мелисса, твоя мама много думала над этим. Она уверена, что справится.
— Уверена?
— Да, уверена, — сказала Джина. Она повысила голос на пол-октавы. — И я ожидаю, что ты с уважением отнесешься к этому мнению.
— Я уважаю
Джина открыла и закрыла рот.
Мелисса взялась за руки матери и отцепила их от себя. Отступив назад, она продела большие пальцы в петли для ремня на своих джинсах.
Джина сказала:
— Прошу тебя, малышка.
— Я не малышка, мама. — Все еще с улыбкой.
— Нет. Ты не малышка. Конечно, ты не малышка. Прости, что я тебя так называю, — от старых привычек трудно отделаться. Об этом как раз и идет речь — об изменениях. Я
Мелисса с вызовом посмотрела на меня.
Я сказал:
— Говори с матерью, Мелисса.
Мелисса переключила внимание снова на Джину, потом опять на меня. Ее глаза сузились.
— Что здесь происходит?
Джина сказала:
— Ничего, ма... Ничего не происходит. Мы с доктором Делавэром очень хорошо побеседовали. Он помог