Выживает сильнейший

ушах. В голове понемногу прояснялось.

– Вам стало лучше? – Каким-то образом Бейкер уловил это.

Он взмахнул рукой, державшей шприц. Я услышал, как что-то звякнуло, похоже, на время его отложили в сторону. Перетянутые ремнями конечности теряли чувствительность, тело растворялось. Или это сказывалось действие наркотика?

– Расстройства на какой почве? – спросил Тенни. – Депрессия? Мания?

– Мания. И гипомания.

– Гм-м-м. Мне не хочется быть гипо-черт-знает-кем. – Он пощипывал бороду. – Вот, оказывается, почему я такой раздражительный, – продолжал Тенни. – И не могу терпеть рыбу – ни пескарей, ни упрямых бычков.

– Какой тонкий юмор, – сказал я.

Он побагровел. Перед глазами у меня встал Рэймонд Ортис, в страхе жмущийся к стене туалетной кабинки.

– Я не стал бы его злить, – с отеческой заботой произнес Бейкер. – Уилли легко выходит из себя.

– Чем разозлил его Ортис?

Тенни оскалил желтые зубы.

– Как ответить на этот вопрос, Уилли? – повернулся ко мне спиной Бейкер.

– А зачем отвечать? У меня нет никакой потребности изливать душу, нет нужды успокаивать свою гипотетически мятущуюся совесть признаниями в том, что я сделал с тем безмозглым моллюском. Весы справедливости уравновесились. Обойдемся без перлов мудрости. Промолчу. Хотя... – Тенни брызнул слюной, его рука легла мне на шею. – Уж если вы так настаиваете. Маленький жирный дегенерат гадил в мою жизнь. Как? Он пакостил на стенки туалета, не мог попасть в очко. Каждый раз, когда заходил, неизбежно. После него там все было в дерьме. Это вам понятно?

Он навис надо мной, пальцы начали сжиматься, и через собственный хрип я услышал, как Бейкер произнес:

– Уилли.

В глазах потемнело. Что-то было не так, столь далеко Майло заходить бы не стал.

Хватка вокруг горла ослабла.

– Этот генетический слизняк не умел даже пользоваться туалетной бумагой. Сверхпродуктивная тварь, тонны дерьма. Должно быть, копил его неделями, чтобы прийти в парк и выложиться до конца. Точно так же, впрочем, как и его недоделанные приятели. Изо дня в день, изо дня в день. – Тенни повернулся к Бейкеру. – Отличная метафора для описания того, что у нас не в порядке с обществом, а, сержант? Они гадят на нас, а мы за ними подтираем. Мы платим им за это, а потом подтираем!

– Значит, вы убили его в туалете?

– Где же еще?

– А кроссовки?

– Подумай! Только подумай, что он делал с моими!

Я попытался пожать плечами – насколько позволяли ремни. Что в данной ситуации можно предпринять самому?

– Мне надоело ступать в дерьмо! – Слюна летела во все стороны. – За это мне не платили!

Руки Тенни вновь потянулись к моей шее, как вдруг он неожиданно развернулся и направился к выходу. Хлопнула дверь.

Я остался наедине с Бейкером.

– Мне больно, – уже почти потеряв надежду быть услышанным там, произнес я. – Нельзя ли ослабить ремни?

Бейкер покачал головой; в руке его опять появился шприц.

– Хлорид калия? Как и в случае с Понсико.

Он не ответил.

– Кроссовки Рэймонда, – продолжал я. – Вы ничего не делаете наобум, всему есть конкретные причины. Убийство Айрит Кармели выглядело как сексуальное. Ее мать увидела в вас сексуального агрессора, значит, и месть, по-вашему, должна нести соответствующую окраску. Однако помимо этого вам было необходимо провести четкую грань между собой и каким-нибудь примитивным извращенцем. Вам и Нолану, который предпочитал самоутверждаться с маленькими девочками. – Бейкер повернулся ко мне спиной. – На чьем Айрит счету – Нолана? Или вашем совместном? По-моему, вы разделяли его вкус к молоденьким девчонкам. Темнокожим, типа Латвинии. А с нею вы справились сами, Тенни не помогал? Может, это был, кто-то другой, с кем я еще не имел чести познакомиться?

Он стоял не шелохнувшись.

– Нолану, так же, как и Понсико, не хватало силы воли. Но куда важнее то, что у него еще оставались какие-то зачатки совести и именно ее пытки он не выдержал. Вы отправили его к Леманну, однако это не помогло. Откуда у вас взялась уверенность, что Нолан будет держать язык за зубами?

Вопрос остался без ответа.

– Сестра. Вы сказали ему, что с ней сделаете, попробуй он отыграться на ком-то, кроме самого себя. Если же Нолану в очередной раз изменила бы воля и он не сунул в рот дуло собственного револьвера, то