Жонглёр с тиграми

Как бы там ни было, но я ещё жив. Сам удивляюсь почему — после всего…

На родину этого пророка я попал только пять лет спустя, и за эти пять лет мы с моей авторучкой побывали в Японии, Китае, Корее, Малайзии, на Тайване и на Филиппинах, в Индонезии, Австралии и Новой Зеландии, а также в Атланте, штат Джорджия. Футуристический стерильный город, несущий благословение грядущей Олимпиады и проклятие акцента, который был бы у жевательной резинки, умей она говорить.

* * *

Не думайте, что я очертя голову сразу же согласился поселиться в Индии. Нет, сперва я провел рекогносцировку. Пусть и непреднамеренную. Я провел часов двадцать в Бомбее и примерно столько же в Дели из-за задержки авиарейсов, и в результате согласился подписать контракт на два года работы на субконтиненте. Согласитесь, не так много существует людей, которым довелось самим выписывать ордер на собственный арест. Ненамного больше и тех, которые умудрились согласиться работать в индийском рекламном агентстве. Во всяком случае, во время моего пребывания в Индии я был единственным.

Во время той задержки рейсов я умудрился не разглядеть, на что, собственно, похоже место, куда мне суждено было попасть. Да и был-то я там в феврале, когда жара всего слабее. Сказать правду, человек, уходивший с того поста, который я намеревался занять, по-хорошему предупреждал меня. “Вам не протянуть тут и месяца, — сказал, помнится, он. — Вы не понимаете Индию, а реклама тут делается совсем по-другому”. Насчет первого он оказался не прав — я протянул все два года. Но по второму пункту он был прав на все сто. Реклама в Индии действительно делается по-другому, как и почти все остальное. Пытаясь отговорить меня, тот добрый самаритянин пригласил меня на пятичасовой жидкий обед, за которым почти немедленно последовал шестичасовой жидкий ужин. Когда же я, с трудом борясь с опьянением, сумел встать и взять такси до аэропорта, сей достойный человек настоял, что поедет со мной. В дороге он постоянно переходил с пьяного смеха на пьяные слезы и продолжал уговаривать. В аэропорту он как-то сумел миновать контроль и последовал за мной в зал ожидания. А когда объявили вылет моего рейса, он взмолился: “Только никогда не возвращайтесь сюда! Иначе вы будете жалеть, что не послушали меня!..”

Пять месяцев спустя я вернулся в Индию — и не жалел об этом. Ну, разве что иногда, когда мое здоровье или рассудок оказывались на краю гибели. Я жил и работал чуть ли не во всех странах Азии, но именно Индия дала мне настоящий, всеобъемлющий опыт. Она оказалась Страной Чудес, которая не могла бы присниться и самому Льюису Кэрроллу. Не думаю, что смог бы написать книгу, подобную этой, о какой бы то ни было другой стране (и, подозреваю, о какой-либо другой профессии).

Долгое пребывание в жарком климате может привести к таянию памяти. К счастью, я вел дневник. Мэй Уэст[5] как-то сказала — “Ведите дневник — и когда-нибудь дневник поведет вас”. Теперь, когда я покинул Индию для пажитей тучных, я в полной мере могу оценить ее совет. Кроме того, пользуюсь случаем поблагодарить моих друзей, коллег, клиентов и случайных знакомых — потому что я намерен рассказывать истории, в которых они принимали участие.

Индийский трюк с веревкой

Дели летом — настоящая духовка. От испепеляющей жары асфальт плавится, картошку выкапывают уже печеной, а люди, особенно приезжие, в любой момент могут вспыхнуть, как свечки. Взгляните на климатическую карту мира — б(льшую часть года Дели являет собой самый жаркий город планеты. В свое время британцы перенесли столицу из Калькутты в Дели не иначе как вконец одурев от жары — они ее всегда плохо выносили. Впрочем, в Калькутте климат немногим лучше. Это был именно тот случай, про который можно сказать “из огня, да в полымя”. Несколько позже, осознав совершённую ими фатальную ошибку, англичане всё-таки додумались хотя бы на жаркий сезон перетаскивать неуклюжую правительственную машину, вместе со всеми ее винтиками, колесиками и запасными частями, машинистами и обслугой, в горную Шимлу с ее более мягким климатом. Там, потягивая джин с содовой, они могли пересидеть жару.

Я прибыл в Индию четвертого июля. В США праздновали День Независимости, а в Дели, несомненно, отмечали День Невыносимости. Температура воздуха за дверьми аэропорта держалась на сорока пяти градусах по Цельсию (113 по Фаренгейту). Когда внешняя температура настолько превышает температуру тела, то, как мне кажется, в действие вступает некий термодинамический закон, заставляющий молекулы тела расширяться и распадаться. В течение нескольких секунд я из солидного сотрудника рекламной фирмы превратился в кучку полужидкой протоплазмы. Более того — метаморфозу претерпел не только мой организм, но даже и мое имя. Оглядев толпу встречающих с плакатиками — “М-р Смит, “Бритиш Лейланд””, “Герр Шмидт, “Байер”” — я углядел “М-р Чили” с именем нанявшего меня рекламного агентства. Я и в самом деле просто пылал, как чили[6], так что это имечко мне вполне подходило.

Плакат держал низенький коренастый индиец с огромными кустистыми усами. Он приветствовал меня, словно любимого родственника и перехватил тележку, заваленную моими сумками и чемоданами (коих было числом пятнадцать). Я спросил, как его зовут, но в ответ услыхал, вероятно, самое длинное имя в мире. Звучало оно как многосложное название хитроумного лекарства, но прочитанное задом наперед, или по- русски, или и то и другое разом. Поэтому я спросил, говорит ли он по-английски.

— Да, сэр! — рявкнул он, словно солдат, рапортующий генералу.

— Прекрасно. Тогда, э-ээ, может быть, поедем прямо в отель?

— Да, сэр!

Он подвел меня к машине, похожей на старинный “Моррис-Оксфорд” цвета куриных бульонных кубиков. Авто носило претенциозное название “Амбассадор”[7]. Это, как я понял позже, было типично по-индийски. В любой другой стране такое пышное имя носил бы роскошный лимузин с кожаными сиденьями и панелями орехового дерева. А эта штука походила на увеличенный игрушечный автомобильчик — ей не хватало только огромного заводного ключа, торчащего из крыши.

Умм (как я стал звать его позже) целую вечность возился, складывая мой багаж, словно детали гигантской кожаной головоломки. Я ждал, пока он эту головоломку решит и чувствовал, как дымятся мои волосы.

— Очень уж жарко, — отметил я очевидный факт.

— Да, сэр! — охотно согласился Умм.

Я влез в нашу печку на колесах и мы тронулись. Допотопный кондиционер вел безнадежную борьбу с жарой — но скоро я понял, что лучше просто опустить стекла. Минут тридцать мы ехали по раскаленному шоссе, окруженному невыразительным пейзажем, который состоял в основном из не то недостроенных, не то полуразвалившихся строений, пыльных не то полей, не то пустырей и покосившихся рекламных щитов. На одном из них был изображен зеленый черт, с садистской ухмылкой приветствующих въезжающих в Дели. Наконец машина, близкая к точке плавления, с запеченным заживо пассажиром в ней, затормозила у ветхого многоэтажного здания, которое выглядело так, словно его только что перенесли сюда из Бейрута.

— Это что, мой отель? — недоверчиво спросил я.

— Да, сэр!

Молекулы моего тела вновь попытались расползтись в разные стороны под суммарным воздействием жары, усталости и дурных предчувствий.

— Но этого не может быть! — взмолился я. — Да эта коробка вот-вот рухнет!

— Да, сэр!

— По крайней мере как он называется?!

— Да, сэр!

Только тогда я понял — Умм действительно знает английский. Но немного. Два слова. А несколько минут спустя я осознал и ещё кое-что: возвышающаяся надо мной руина была тем самым местом, где мне предстояло работать. Дело в том, что в феврале я так и не удосужился заглянуть в офис агентства, в основном из-за попытки моего предшественника заспиртовать меня заживо. А ведь увидь я тогда это, с позволения сказать, здание, я мог бы и передумать… Нет, это была не Мэдисон-авеню