type='note'>[8]. Далеко не. Почти все окна на лестничных клетках и площадках были разбиты, стены исписаны граффити и заклеены оборванными плакатами, а вестибюль, в глубине которого были лифты (у вестибюля было только три стены, четвертой стороной он выходил прямо на улицу) вонял гниющими отбросами. Тем не менее огромное объявление, подписанное управляющим, грозило суровым штрафом за “нанесение ущерба зданию” — вероятно, исключение делалось для самого управляющего.
Лифтов было целых три, но работал только один. В кабине висело свидетельство об осмотре, причем указанный в нем срок следующего осмотра давно миновал. Кнопка аварийного вызова и аварийное освещение были выломаны, а кнопки этажей отчего-то располагались не по порядку, а вперемешку. Вентилятор тоже отсутствовал — его, похоже, украли. Этот лифт был метафорой, правда, я до сих пор не знаю, метафорой чего — Индии, рекламного агентства или моей карьеры.
Не без труда я нашел кнопку тринадцатого этажа — самого верхнего, где и располагалось мое агентство — и лифт начал медленно, со скрипом подниматься. К стенке кабины были привинчены заключенные в рамочку “Правила пользования лифтом”; хотя стекло потрескалось, разобрать текст было можно. Одно из правил гласило: “НЕ ПАНИКУЙТЕ В СЛУЧАЕ КАТАСТРОФЫ[9] . ВНУТРИ КАБИНЫ ВЫ В БЕЗОПАСНОСТИ” С тех пор я впадал в панику каждый раз, входя в этот лифт.
Как сообщает изданная в Индии книжечка, которую я купил позже, паника — естественная реакция иностранца в Индии. Правда, книжечка эвфемистически и несколько покровительственно называла ее “культурный шок”, но сути это не меняло. Этот самый “культурный шок” влечет за собой целый ряд психических и физических расстройств, как-то: потерю аппетита, расстройство желудка, бессонницу и расстройство сна, тягу к алкоголю, депрессию, беспокойство, раздражительность, угрюмость, резкие перемены настроения и апатию. Впрочем, за годы работы на ниве рекламы я уже обзавелся почти всеми перечисленными симптомами, так что чувствовал себя более или менее как обычно.
Наконец, лифт дополз до верхнего конца шахты и я, нервничая, вышел. Первое, что я увидел, был сидящий на корточках человек, который яростно колотил по какой-то деревяшке молотком. Он поднял на меня взгляд и улыбнулся, а потом молотком указал на стойку для посетителей, за которой никого не было. Я решил, что, вероятно, человек с молотком совмещает обязанности секретаря и плотника.
Еще одна странность.
Во всем мире рекламные агентства сажают в приемную смазливых девиц или обаятельных парней — чтобы хорошо встретить клиента и, если другие средства не сработают, обольстить его внешностью и обхождением. Клерк в приемной — это приветливо улыбающееся лицо агентства. А тут не было вообще никакого лица. Ни дать ни взять “ложа отдыха пассажиров” какой-нибудь захудалой, разорившейся западноафриканской авиакомпании. Голая, полутемная и без окон клетушка, на стойке звонит древний коммутатор и никто не берет трубку, на грязной доске объявлений висят какие-то разлохмаченные бумажки, при ближайшем рассмотрении оказавшиеся рекламками. Они оказались единственной приметой, подтвердившей, что я попал по адресу. Я стоял в нерешительности, не зная, что лучше — поднять трубку или узнать, когда улетает ближайший самолет из Индии.
— Здравствуйте, сэр. Я — управляющий офиса[10].
Я обернулся. Голос принадлежал молодому человеку, почти юноше, с чарующей улыбкой и шапкой черных курчавых волос.
— Доброе утро, — ответил я, хотя, по правде сказать, я уже не был уверен в том, что сейчас утро, или даже что на дворе двадцатый век.
— Надеюсь, полет был приятным, — добавил он.
На самом деле он был каким угодно, только не приятным. Больше двадцати часов, с пересадкой в Лондоне, я просидел бок о бок с разговорчивым и все более и более пьяным шведом, который наведывался в Индию два-три раза в год, чтобы взрывать ее. Его компания поставляла взрывчатку для горнодобывающих и туннельных работ, особенно в Бихаре — штате, где природные ресурсы богаты, а люди бедны, как мало где в мире. Между прочим швед порадовал меня сообщением о том, что в грузовом отсеке лайнера, прямо под нами, лежит чудовищное количество этой самой взрывчатки. “Ссыршенно бзы… бызап-пасно, — уверял он заплетающимся от спиртного языком. — Взвыватели… — взры-вва-тте-лли — у м’ня отдельно. Ву… в щемадане”.
— Весьма приятным, — соврал я. — Как вас зовут?
— Кришнан, — ответил юноша. — Я из Кералы.
— В самом деле? Это ведь штат на юге Индии, да?
— Да, сэр. И в нем самый высокий в стране уровень грамотности, — гордо добавил он. — Я очень хорошо читаю и пишу по-английски.
— Приятно слышать.
— Но я держу это в тайне, — загадочно добавил он.
— Но почему?!
— Потому что я умный, — объяснил он ещё более загадочно.
Работа в агентстве шла жаркая — в том смысле, что температура была как на Меркурии. Древние вентиляторы с небольшим успехом пытались не дать сотрудникам растечься лужицами. Но несмотря на жару, большинство сотрудников выглядели бодро. Меня по очереди представили им — увы, как и в случае с Уммом, я оказался не в силах не то что запомнить, но даже и произнести их имена. Всего в агентстве оказалось около сорока трех сотрудников. Я говорю “около”, потому что, спросив трех разных людей о количестве сотрудников, я получил три разных ответа, и сорок три — это среднее арифметическое между ними.
— Но не все работают каждый день, — заметил Кришнан.
— Не понимаю. Что значит, “не все работают каждый день”?
Он покачал головой, словно о чем-то размышляя, — надо полагать, о смысле моего вопроса, — и через минуту объяснил:
— Некоторые должны болеть.
—
— В Индии многие болеют, — растолковал он.
Вскоре я понял, что сотрудники не приходят на работу не только когда болеют сами, — случайно или по обязанности. Они брали отгулы и в случае болезни родственников или даже друзей. И часто не на день, не на два, а на несколько недель.
— А Викки не приходит по четвергам, — добавил Кришнан.
Викки был моим секретарем — точнее, всеобщим секретарем и мальчиком на побегушках. Он тоже был из Кералы, и он был первым на моей памяти секретарем с бородой.
— Отчего же именно по четвергам? Это что-то связанное с религией?
— Нет. Просто по четвергам он стирает.
— Он что, не может устроить стирку вечером, после работы? Или утром?
— У него только один костюм.
В самом деле, оказалось, что Викки может позволить себе только один комплект одежды. В месяц он зарабатывал примерно половину той суммы, которую агентство должно было платить за одни сутки моего проживания в гостинице.
Правда, Викки отсутствовал не только по четвергам. Иногда его не было по целому месяцу — он уезжал на юг в поисках невесты. Всякий раз он возвращался холостяком, но никто в агентстве, исключая меня, не считал стиль отношений Викки с агентством чем-то необычным. Вероятно, все рассуждали, что если кто-то должен быть болен, то почему Викки не должен жениться?..
И ещё одна причина, по которой “не все работали все время”. Отключение электроэнергии. Я пробыл в офисе меньше часа, когда он вдруг погрузился во мрак. Без вентиляторов температура скоро стала как в тандуре[11].
— Надолго свет выключили? — спросил я.
Кришнан пожал плечами.
— Иногда света нет около часа, иногда дольше. Никогда нельзя сказать заранее. Так что вам лучше поехать в отель.
— И часто так с электричеством?
