свадьбы Эрин со всей откровенностью заявила Грегу, что после того, что с ней сделала мать, она не уверена, что сама хочет иметь детей. Это не означало, что Эрин не любила детей, она просто не была готова к материнству. И Грег ответил, что понимает ее. Конечно, ему не так-то легко было согласиться с ее решением, и за это Эрин любила его еще больше.
Глядя на кореянку, Эрин покачала головой:
– Нет, это исключено. Просто закружилась голова. У меня низкий уровень сахара в крови.
Очередь посочувствовала Эрин, а она, отдышавшись и придя в себя, задумалась о своих проблемах.
Ей предстояло вернуться домой, хотя она этого и не планировала. Да, иногда она говорила о своем доме. А кто не вспоминает о нем? У них с Грегом было множество друзей, и для многих из них дом остался волшебным и неизменным миром детства. Шотландцы, австралийцы, ирландцы, итальянцы – да, наверное, люди всех национальностей – всегда говорили о своем доме с любовью. Дома не только трава зеленее, но и жизнь гораздо проще.
Но Эрин подозревала, что те, кто возвращался домой, будь то в Италии или в Австралии, сводят с ума близких постоянными разговорами о том, как хорошо было в Америке, как они скучают по тамошним дорогам, больницам, кафе и так далее.
Сама же Эрин никогда не демонстрировала на публике своей ностальгии по родной стране. Во всяком случае, этого никто не замечал. С таким именем и с гривой волнистых волос цвета меди она казалась всем настоящей ирландкой. Люди считали, что ей очень хочется посидеть в пабе в День святого Патрика, нацепив на одежду трилистник, символ Ирландии, и грустно прихлебывая пиво «Гиннесс». Они не знали, что Эрин с легкостью отбросила все ирландские привычки в тот самый день, когда ушла из дома.
Услышав, что они с Грегом собираются покинуть Штаты, все их друзья заявили одно и то же:
– Мы так и знали, что вы уедете.
А Эрин хотелось ответить им на это: «Значит, вы знали больше, чем я».
Очередь в химчистке рассосалась, но у Эрин все еще не было сил подняться с кресла, чтобы забрать свои вещи. Надо было идти домой, а она не знала, как справиться с охватившим ее чувством вины.
Грег, немного посмотрев новый фильм Спилберга, уснул. Эрин осторожно сняла с его головы наушники и, укрыв пледом, чтобы он не замерз, переставила с его подноса на свой пустой стакан, чтобы он не задел его, если будет ворочаться во сне. При этом Эрин улыбнулась, осознав, что материнские инстинкты проявляются в ней только по отношению к спящему Грегу.
Чтобы не допустить обезвоживания организма, она выпила побольше воды, продолжая смотреть фильм, но мысли ее были заняты совсем другим.
Самолет продолжал свой путь в ночи, а Эрин вспомнились ее последние часы, проведенные в родном доме. В памяти всплыло искаженное горем лицо женщины, которую Эрин всегда называла мамой, но которая на самом деле была ее бабушкой. Эрин тогда кричала, что уходит из дома потому, что они всю жизнь лгали ей. Демонстрируя всю глубину своей обиды, она не взяла ничего из дорогих ей вещей, связанных с детством. Но больше всего запомнилась Эрин боль, которую она испытала, когда узнала, что самые дорогие ей в жизни люди – мать, отец и сестра – вовсе не являлись теми, кем называли себя. Отец на самом деле был ее дедом, строптивая Керри – теткой, а не сестрой, а уже очень долго отсутствовавшая сестра Шеннон, та самая ненормальная, которая не показывалась дома, а только присылала открытки из тех экзотических мест, куда ее заносило шальное настроение, и была настоящей матерью Эрин.
Первое, что поразило Эрин и Грега, когда они следовали за водителем компании «Кухулин» из здания аэропорта на стоянку, была царившая здесь теплая погода. Никаких признаков монотонного дождя, являвшегося неотъемлемой частью воспоминаний о доме. Теплый весенний ветерок ласкал лицо, словно шелковый шарф, и казалось, что пронизывающий, холодный чикагский ветер – это уже какая-то полузабытая прошлая жизнь.
– Прекрасный денек, – сказал Грег, с наслаждением наполняя легкие свежим воздухом после многих часов, проведенных в замкнутом пространстве.
Второе, на что обратила внимание Эрин, так это то, что водитель вовсе не был похож на болтливых ирландских таксистов. Никакого заискивающего тона, никаких расспросов, есть ли у них в Корке родные или знакомые, как жизнь в Чикаго, и прочих разговоров, связанных у Эрин с воспоминаниями об ирландских таксистах. Что ж, она сама изменилась, и, надо честно признать, Ирландия изменилась тоже.
Желая хоть немного осмотреть город, Грег попросил провезти их наиболее интересным маршрутом, и вместо того, чтобы поехать в Данмор кратчайшей дорогой, которая пролегала через центр Корка, водитель повез их по Патрик-стрит, демонстрируя городские достопримечательности.
Однако внимание Эрин больше всего привлекали модно одетые люди, каких вполне можно было бы встретить на Манхэттене. Да, такого она не помнила.
Конечно, изредка встречались люди и в старой одежде, которую можно было бы демонстрировать на выставке, посвященной истории одежды, но в основном жители Корка выглядели… просто чудесно.
Когда, миновав холмы, они оказались в Данморе, Эрин и здесь тоже очень понравилось. Красивый, аккуратный городок, похожий на те, которые они с Грегом посещали в Новой Англии во время медового месяца.
Данмор выглядел красиво и на фотографиях в Интернете, но все же фотографии не могли дать полного представления о городе. Грег, восхищенно разглядывая викторианскую городскую площадь с серой статуей какого-то давно умершего мэра, установленной в ее центре, заявил:
– Мне не терпится увидеть наш дом.
После прекрасных домов, мимо которых они проезжали, дом, снятый для них компанией, вызвал некоторое разочарование.
Облупившийся дом постройки 1980-х годов, похожий на коробку с террасой, оказался настолько маленьким, что в него с трудом влезли коробки с вещами и мебель, прибывшие багажом днем раньше. Даже оставленное на кухне письмо от агента по недвижимости с глубочайшими извинениями по поводу того, что не удалось снять тот дом, который намечался ранее, не вызвало ни малейшей улыбки на лицах Эрин и Грега.
– «Приношу свои извинения вам и миссис Кеннеди, – прочитал вслух Грег, – но вы должны будете
