теперь отдыхала за чашкой чая.
– Привет, лентяйка. Интересно, чем это ты занималась весь день, пока я трудилась в поте лица? – усмехнулась Керри, не отрывая глаз от статьи, в которой рассказывалось о диетах знаменитостей.
Вместо ответа Эрин швырнула на стол квитанцию, выданную ей в паспортном столе.
– Что это? – заинтересовалась Керри, разглядывая бумагу. – Ты подала заявление на получение паспорта?
«Она ничего не знала», – подумала Эрин. Но уж мама-то знала точно. Эрин посмотрела ей прямо в глаза и увидела в них тревогу.
– Почему вы не сказали мне? – тихо спросила Эрин.
– Чего мы тебе не сказали? – спросила Керри, отрываясь от газеты.
– Что Шеннон – моя мать.
– Ох! – Керри сбросила ноги со стула.
«Значит, она все-таки знала», – дошло до Эрин. И осознание этого только еще больше разозлило ее. Керри знала, а она, Эрин, которой это касалось в первую очередь, ничего не знала.
– Я попросила тебя дать мне свидетельство о рождении, но ты сказала, что оно пропало, – тоном обвинителя произнесла Эрин, обращаясь к матери. – Но ты же понимала, что я все равно узнаю, так почему же ты не сказала мне правду?
– Эрин, не надо устраивать из этого драму, – сказала Керри. Она поднялась со стула, подошла к холодильнику и принялась искать там что-нибудь, чтобы заморить червячка перед ужином.
– Не надо устраивать драму?! – возмутилась Эрин. – Да это не драма, это трагедия. Это самая важная тайна моей жизни, и вы не могли этого не понимать. Ну, что ты можешь сказать? – вновь обратилась Эрин к матери, которая продолжала молчать.
Мать только молча покачала головой.
– Она ни в чем не виновата, – решительно вступилась за мать Керри. – Это твоя чертова мамочка создала проблему, потому что трахалась со всеми подряд и забеременела…
– Не смей обвинять ее! – вскричала Эрин. – Ты не имеешь права. Вы должны были все рассказать мне, и я бы нашла ее. Я ее дочь, а вы скрыли это от меня. Да как вы могли, черт побери?! Кто дал вам право решать мою судьбу и говорить мне только то, что вы считали нужным?
Мать, а вернее, бабушка, молча сидела за столом, обхватив голову ладонями, словно защищаясь от обидных слов.
– Скажи мне, мама! – потребовала Эрин. – Почему вы утаили от меня правду?
Бабушка подняла голову и посмотрела в разгневанное лицо Эрин.
– Я не знаю, что тебе сказать, дорогая. Мне очень жаль, что мы обидели тебя, но я ждала подходящего момента, чтобы рассказать тебе обо всем. Сначала ты была слишком маленькой, а потом вдруг так стремительно выросла, что шанс был упущен. – Она протянула Эрин натруженную руку, но Эрин демонстративно отступила назад, отказываясь принять этот жест примирения.
– Чушь. Вы же не могли не понимать, что когда-нибудь я сама все узнаю.
Глаза бабушки наполнились слезами.
– Да, конечно, но надеялись, что ты сможешь понять…
– Понять что? Почему вы лгали мне? Почему не сказали о том, что для меня важнее всего в жизни?
Бабушка заплакала, а Керри принялась орать на племянницу, что та не имеет права никого обвинять. Эрин тяжело было смотреть на слезы бабушки, но и успокоить ее она ничем не могла. Обиженная предательством родных, Эрин сейчас не испытывала жалости ни к кому из них.
Она ушла из дома, забрав с собой только свою одежду и несколько фотографий. Все остальное – золотой браслет, подаренный мамой и папой в день первого причастия, серьги, купленные ей Керри с первой зарплаты, – она оставила на захламленном столике в спальне.
Три дня Эрин прожила у Мо, одновременно и надеясь, что кто-то из родных найдет ее, и не желая этого. А затем улетела из страны. Шесть месяцев Эрин путешествовала по свету, работала в барах и ресторанах, а затем в Греции нанялась помощницей по хозяйству в семью американцев, поскольку их прежняя помощница неожиданно уволилась. И когда семье американцев пришло время возвращаться домой в Бостон, Эрин поехала с ними.
Тихий стук в дверь разбудил Грега.
– Что такое?.. – Он сел на постели, еще окончательно не проснувшись.
Дверь чуть приоткрылась.
– Вам поменять постельное белье? – услышал он голос служанки.
– Нет, спасибо, – ответил Грег. – А который час?
– Десять минут седьмого. – Дверь тихонько закрылась, и Грег включил ночник.
– У нас на семь часов заказан столик, – сказал он, поднимаясь. – Так что пора вставать.
Эрин приподнялась на постели. Она чувствовала усталость и не испытывала никакого желания вставать и одеваться к ужину. Снова откинувшись на подушку, Эрин ощутила ставшее уже привычным чувство тревоги. Лучше бы они с Грегом остались в Чикаго. Сейчас, когда она здесь, в Ирландии, она не может думать о своей семье так же, как думала, находясь в Чикаго. Да, в Америке она вспоминала свою семью, но боль от разлуки притупляло огромное расстояние. А может, дело и не в этом. Может, причина в ней самой, потому что она все-таки не чувствовала себя в Ирландии дома. Ирландия угнетала Эрин, ей хотелось домой. Но где он, ее дом?
