– Привет, дорогая, к тебе пришли Лиззи и Эрин, – торжественным тоном провозгласил Стив, открывая ногой дверь в спальню, поскольку в руках он держал поднос с чаем. Женщины, стоявшие позади него, обменялись тревожными взглядами и проследовали за Стивом в комнату.
– Лиззи, Эрин, как хорошо, что вы пришли! – воскликнула Салли, садясь на постели. На нее было жалко смотреть; да, это была Салли, но только очень постаревшая. Исхудала она до такой степени, что даже зубы выглядели чересчур большими для ее изможденного личика. Голова Салли была укутана розовым шарфом.
Если Эрин и Лиззи и были потрясены увиденным, они ничем это не выдали. Но даже в больнице, где люди и вообще выглядят плохо, Салли выглядела лучше. А уж здесь, дома, контраст с былой Салли был просто ужасающим, и подругам стало совершенно ясно, как далеко зашла ее болезнь.
Лиззи опустилась на стул рядом с кроватью и ласково обняла Салли.
– Салли, дорогая, ну как ты?
Эрин устроилась в кресле по другую сторону кровати и взяла Салли за руку.
– У меня все в порядке, – бодрым тоном ответила Салли. – Стив, дорогой, спасибо за чай.
Пока Стив расставлял на прикроватном столике чашки и разливал чай, никто не произнес ни слова. Протянув чашку жене, Стив ласково погладил ее пальцами по щеке и вышел из спальни. Только услышав его удаляющиеся шаги, Салли заговорила:
– Я хорошо себя чувствую. Понимаю, в это трудно поверить, но это так. Я смогу справиться с болезнью, потому что обязана справиться ради Стива и мальчиков. – На ее губах появилась печальная улыбка. – Если бы у меня не было мужа и детей, то я, наверное, обозлилась бы на весь мир и на Бога за то, что он сотворил со мной такое. Но я должна быть сильной ради Стива и детей.
У Эрин, которая в этот момент передавала Лиззи чашку с чаем, задрожали руки.
– Ох, Салли, я просто не знаю, что тебе сказать, – призналась она.
Салли пожала плечами:
– А никто не знает. – Она улыбнулась, но в ее улыбке уже не было обаяния и теплоты, присущих прежней Салли. – Я хотела, пока не выпадут все волосы, сделать короткую стрижку и перекраситься в блондинку, но не успела. Всегда хотела быть блондинкой и вот упустила последний шанс.
Лиззи и Эрин невольно улыбнулись.
– Не так уж и хорошо быть блондинкой, – сказала Лиззи, дотрагиваясь до завитков своих белокурых волос. – Можешь мне поверить.
– А каково быть рыжей? – спросила Салли у Эрин.
Лиззи отметила про себя, что в голосе Салли появился какой-то надлом, которого она не слышала прежде.
– Да тоже мало хорошего, – ответила Эрин. – Так что оставайся, какая есть.
Подруги сменили тему, они стали вспоминать, как познакомились. Лиззи вспомнила, что впервые увидела Салли, когда та пришла в клинику с Дэниелом, в то время он был еще совсем крошкой.
– Я тогда подумала: какая молоденькая, совсем девчонка, а уже двое детей. Ты ведь выглядела очень молодо, я просто не поверила, что тебе уже тридцать и даже с хвостиком.
– Я пользовалась специальным кремом для кожи. Им пользовалась еще моя мама, и у нее была очень молодая кожа. Она говорила мне, что если буду пользоваться им каждый день, то у меня и в пенсионном возрасте будет кожа, как у ребенка.
«Пенсионный возраст». Эти слова буквально повисли в воздухе. У Салли не было шансов дожить до пенсионного возраста. Эрин взяла Салли за руку и крепко пожала. Ужасная болезнь вплеталась в разговор на любую, даже самую отвлеченную тему.
Когда Эрин и Грег говорили про болезнь Салли, Грег назвал все происходящее кошмарным сном. Неудачное сравнение, потому что после самого кошмарного сна все же приходит пробуждение.
– Вы ведь знаете, что моя мама умерла от рака груди, когда мне было двадцать лет? Стив никогда ее не видел, и это меня очень огорчало, – рассказывала Салли. – Я понимаю, жизнь – сложная штука. Вот почему мы со Стивом всегда ценили то, что имели. Я знала, как опасен рак груди, но никогда не думала, что такое случится со мной. Считала, что это несчастье не может поразить мою семью дважды. Да и вообще мне рано было волноваться. Ведь маме было сорок восемь, когда она заболела.
Эрин подумала о своей матери, настоящей матери. Шеннон сейчас сорок пять или сорок шесть. Интересно, как она? А бабушке около семидесяти. Здорова ли она?
– Но ведь твоя мама всегда с тобой, правда? – ласково проговорила Лиззи. – Моя мама тоже умерла, но она всегда живет в моих мыслях и воспоминаниях.
– Это верно. – Салли согласно кивнула. – Меня волнует, что мальчики еще очень маленькие… будут ли они помнить меня? Я прожила с мамой двадцать лет, а у них не будет этого времени. Я, например, не помню, что происходило, когда мне было три или четыре года. Как же они запомнят?
Эрин понимала, что ей сейчас ни в коем случае нельзя расплакаться. Ведь заплакать должна была бы Салли, но Салли хранила спокойствие, а вот Эрин душили подступившие слезы.
Эрин подумала, что желание заплакать может быть вызвано еще и беременностью… и не сдержалась, все же заплакала.
Салли протянула ей салфетку.
– Не плачь, Эрин, – умоляюще попросила она. – Я ведь не плачу. То есть поначалу я плакала, а сейчас, похоже, уже не способна плакать. Я ничего не могу изменить, но обязана быть сильной. – Салли обвела взглядом подруг. – Вот вам ирония современной жизни. Мы считаем себя хозяевами жизни, думаем, что можем все поменять – работу, место жительства, образ жизни, – но есть вещи, которые нужно принимать такими, какие они есть, и мы ничего не можем поделать с этим.
