Мистер Фримпонг:
— Проклятые католики. Хотят нас всех заразить спидом, чтобы заполучить обратно нашу землю.
Все равно не врубаюсь. На той церкви крест. Значит, она правильная?
И еще не въезжаю, зачем постоянно петь гимны. Время от времени можно было бы и на «джембе» сыграть или просто помолиться. Бога, наверное, уже достали все эти песнопения, он их миллион раз слышал. Наверное, потому и устраивает землетрясения. На его месте я бы четко сказал: спойте мне что- нибудь новенькое, а то не поздоровится. Неужели вы, люди, такие ленивые?
Я:
— Может, принести из дома бинокль? Я сбегаю. Глядишь, улики какие обнаружим.
Дерек:
— Не стоит, Гарри. Я все это уберу.
Но я тут точно ни при чем. Если бы меня приняли в Лощину я бы им рассказал про Бога, может, даже спас их души. Хорошая компания — она ведь не только хулиганством промышляет. Добрыми делами тоже можно заняться. Там, где я раньше жил, Патрик Кюффур, я, Кофи Аллоти и Эрик Асамоа обязательно делали что-нибудь полезное, к примеру, относили пустые бутылки из-под колы обратно в «Хижину Самсона». А однажды мы помогли папе Патрика Кюф-фура утеплить дом — собрали с улиц картонные коробки, разодрали на части и пустили в дело. В награду получили большую бутылку фанты, устроили состязание, кто выпьет свою порцию быстрее, и потом хором рыгнули. Получилось не хуже, чем у лягушки-быка, чесслово. Доброе дело — это же здорово, все тебе помогают, и вознаграждение тебя ждет. Рассказал бы кто-нибудь Лощине про добрые дела. На худой конец, я сам готов.
Лидия:
— Держись от них подальше, они хорошему не научат.
Я:
— А твоя Микита научит? Вечно лезет ко мне со своими засосами, а ты помалкиваешь.
Лидия:
— Это другое. У девушек все по-другому, тебе не понять. Тебе нужны настоящие друзья, а не шпана. А Микита просто кривляется, не принимай близко к сердцу.
— Если бы Господь видел, что ты творишь, он бы забрал у тебя глаза. Не собираюсь быть твоей собакой-поводырем, когда ослепнешь. Саму тебя посажу на поводок, и привет, поминай как звали.
Лидия:
— Это была краска.
Я:
— Ничего подобного. Кровь.
На шмотках точно была кровь, потому-то сестра и залила их отбеливателем. Мы оба это знаем. Ложь разделила нас, она раздувалась, пухла, росла, пока не лопнула, как пузырек слюны. Рано или поздно пузырьки обязательно лопаются.
Лидия:
— Не возникай, Харрисон. Это была кровь Микиты, понял?
Я:
— И как же она туда попала? Микита порезалась? Не заметил.
Лидия:
— Это не та кровь. Это женская кровь. Не понимаешь ни хрена, а лезешь! Убирайся!
И она захлопнула дверь маминой комнаты у меня перед носом. Из-за двери донеслись рыдания. С ума сойти. Рад бы ее успокоить, но пусть это послужит ей уроком. Если нарочно поступаешь плохо, это куда хуже, чем по ошибке. Ошибку можно исправить, а дурные поступки (если сам понимаешь, что они дурные) потихоньку разрушают мир вокруг тебя, словно ножницы камень. А я не хочу разрушать мир вокруг.
Я:
— Если бы ты не была такая врунья, не пришлось бы плакать! И у тебя дурацкий вид в костюме попугая! Сними немедленно, от него воняет! Карнавал давно кончился!
Лидия:
— Иди нах!
Это было чересчур. У меня даже в животе похолодело. Никогда бы не подумал, что она скажет мне такое. Я прямо оторопел. Пришлось выйти на балкон, чтобы отдышаться. Я поискал глазами своего голубя. Птиц вокруг масса, но все далеко, даже цвет перьев не разобрать. Я попробовал подманить своего мармеладкой «Харибо», но голубь так и не появился. Прилетит ли он хоть когда-нибудь?
Кайл Барнс научил меня приколу с грязным пальцем. Ничего особенного: притворяешься, что роешься в карманах, будто у тебя потребовали бабло, а ты никак не можешь найти монетку Чем дольше копаешься, тем ржачнее потом получится.
Наконец вытаскиваешь руку из кармана — мол, нашел, — но вместо монетки показываешь всем грязный палец. Офигенно.
Я поставил опыт на Манике. Он повелся. Зверски круто получилось. До него так и не дошло, что я покажу ему грязный палец. Он бы и за миллион лет не просек. В ход идет средний палец (тот самый, который значит «иди на…»).
Я:
— Влип!
Маник:
— Что за херня, чел! У меня хотя бы кроссовки не такой отстой. Что ты с ними сделал?
У меня засосало под ложечкой. Все вокруг загоготали.
Все вокруг:
— Отпадные бациллы!
— Ничего подобного!
Ну что такого особенного в полосках? Я их сам намалевал химическим карандашом, чтобы смахивали на «Адидас». Правда, на покоцанный. Отравой я не дышал. Раз только вдохнул, даже голова не успела закружиться. Никакого коматоза. Линии я провел ровно, не придраться. Издали смотрятся готично. А эти ржут. Ненавижу. У меня даже глаза налились кровью.
Я:
— Заткнитесь!
Все вокруг:
— Абибасы! Мудофель!
Они бы у меня посмеялись, будь я в Лощине. Кроссовки бы мне целовали, захоти я только. Задницу бы облизывали.
Мама говорит, Господь использует видеокамеры, чтобы постоянно видеть тебя. Вдруг у него нашлось занятие где-то далеко — землетрясение там устроить или наводнение, — а камеры следят за тобой, и ни одна твоя проделка не ускользнет от Боженьки.
Я:
— А я-то считал, Бог видит все сразу.
Мама:
— Он и видит. Камеры на всякий случай. Для тех мест, где дьявол очень силен. Так оно надежнее.
Значит, в наших местах дьявол прямо-таки в расцвете сил, камеры-то понатыканы повсюду! На входе и выходе в торговых рядах, у газетных киосков. Даже в зале супермаркета целых три, чтобы Терри Шушера не тырил пиво. Придется натягивать куртку на голову, капюшона-то у меня нет. Если пошевеливаться, камера меня не поймает, промелькну, будто призрак. Есть надежда.
Мы ждали подходящей минуты. Чтобы никто не загораживал дорогу и можно было сделать дело и свалить. Мы — это я, З-Омби, Шиззи и Убейца. Их задача — выбить цель, а моя — свалить с добычей.
Я:
— Ясно.
