— Как можно скорее домой!
Вот последние слова, произнесенные Государем на набережной.
Ротмистр Кулебякин передает этот момент, полный ужаса, такими словами:
«Не прошло и одной минуты, как воздух огласился страшным ударом, от которого я на несколько мгновений потерял сознание. Придя немного в себя, но все еще оглушенный и чувствуя сильную головную боль, я побежал бессознательно по направлению к царскому экипажу, с шинелью, истерзанною в клочки, с оторванною саблею, без шапки и без неизвестно куда с мундира отлетевших орденов. Царский кучер Фрол на мой вопрос о Государе ответил: „Государь ранен“. Взглянув затем левее экипажа, глазам моим представилась следующая ужасная картина. Государь, опустив руки, как будто машинально, на плечи лиц, поддерживавших его, был мертвенно-бледен. Голова держалась совершенно прямо, но по лицу струилась кровь. Глаза открыто выражали глубокие страдания. Обе ноги были обнажены и окровавлены, кровь ручьями лилась на землю. Обезумев от ужаса, я бросился в первые попавшиеся у Театрального моста сани и полетел к графу Лорис-Меликову доложить о случившемся. У подъезда я встретил выходившего генерал- адъютанта Рылеева, который по моему окровавленному лицу, шинели, представлявшей одни клочки, и денщичьей шапке на голове догадался, что случилось нечто необыкновенное, и с ужасом выслушал роковую весть. Столь же ужасно поразила принесенная мною весть графа Лорис-Меликова, бывшего у него в это время председателя комитета министров графа Валуева и несколько встреченных мною приближенных лиц к министру».
После второго взрыва, когда раздались крики, что он сделан из сада, мичман Ержикович, взяв 21 матроса, бросился в сад в одни ворота и вышел в другие, ближайшие к Театральному мосту. Он произвел обыск, но в саду никого и ничего не нашли.
Кроме того, показания следующих лиц выясняют еще подробности, крайне важные, этой минуты. Штабс-капитан Новиков, возвращаясь из манежа, шел с двумя товарищами вдоль Невского проспекта. Подойдя к Казанскому мосту, они услышали сильный выстрел. Господин Новиков, не отдавая себе отчета в том, что делает, бросился бежать по набережной Екатерининского канала к тому месту, откуда послышался выстрел. Ему оставалось шагов 30–35 до места, где виднелась группа людей, как поднялся густой столб снега и обломков и раздался новый выстрел. Он еще быстрее побежал. Матросы 3-го флотского экипажа держали какого-то человека и что-то крикнули, но он не слыхал ничего. Снег был взрыт, усеян осколками и ранеными. Лежал убитый мальчик, раненый конвойный, еще кто-то, и тут же на снегу Государь, без шапки, без шинели, в мундире лейб-гвардии саперного батальона. Ноги были изломаны, одежда местами изорвана; кровь текла из ног, и кровавые пятна были на снегу. Г[осподин] Новиков заплакал и бросился к Государю со словами:
— Боже мой, что сделали с Вашим Величеством?
Государь лежал неподвижно. Подошли матросы флотского экипажа, и с их помощью г. Новиков поднял Государя, обхватив правою рукою по талии и левою по груди; матросы поддерживали ноги, не выпуская из рук ружей, с которыми они шли.
В те секунды, когда Государь уходил от пойманного преступника, подпоручик Рудыковский машинально оглядывался. Он услыхал, что на противоположной стороне канала народ кричал: «Из-за забора стреляли!» Он подбежал к подходившему караулу 8-го флотского экипажа, приказал разбить ворота прикладами и осмотреть сад, что и было исполнено, а сам повернул обратно к Государю, отошедшему в это время вдоль решетки канала шагов на 20, в сопровождении полковника Дворжицкого. Подпоручик был за ним шагах в 10–12-ти. Раздался страшный треск. Масса дыма, снега и клочьев платья закрыла все на несколько секунд. Крик ужаса раздался с противоположной стороны канала.
Когда цареубийца бросился с бомбою в руках, Захаров, бывший при катастрофе, хотел отстранить его рукою; злодей кинжалом поразил его в голову и привел свое намерение в исполнение.[15] Государь упал. Одновременно с Рудыковским подбежал штабс-капитан Новиков, подбежали и моряки. Когда они приподняли Государя, оказалось, что ноги совсем голые, мясо висит клочьями, ступня одной ноги совсем оторвана.
Случайный свидетель этого рокового события, г. Шенберг передает так свои впечатления:
«Находясь случайно в перчаточном магазине Бойе, в доме на углу Екатерининского канала и Невского, и готовясь выйти из него, я и хозяйка магазина вдруг были поражены сильным ударом, как бы из пушки: стены магазина задрожали. Я немедленно выбежал из магазина, сел на поджидавшего меня извозчика и, видя, что народ на Казанском мосту в недоумении смотрит по направлению послышавшегося выстрела, приказал извозчику ехать как можно скорее по набережной канала.
Не успел мой извозчик поравняться с углом Инженерной улицы, как громовой удар разразился перед моими глазами и густой столб дыма застлал передо мною всю местность. Лошадь извозчика кинулась в сторону, я же соскочил с саней и бросился по направлению еще не рассеявшегося дыма. Едва я сделал несколько шагов, как моим глазам представилась раздирающая картина. Навстречу мне двое лиц вели, поддерживая под мышцы, страшно изуродованного городового, с лица которого кровь лилась ручьями; ни извозчиков, ни народу в эту минуту не было. Поравнявшись с забором сада Екатерины Михайловны, я видел, как несколько юнкеров Павловского училища, обагренные кровью, бежали по направлению к Казанскому мосту. На мой вопрос, что случилось, они в отчаянии крикнули мне: „Государь… ранен… без ног!..“. Пораженный, я сделал несколько шагов вперед: передо мною, головами к решетке канала, лежали два умирающих: с левой стороны мальчик, со страшно обезображенным лицом и зияющей раною на виске, полуоткрывал и закрывал глаза; с правой — плотный мужчина с бородою, с окровавленною головою, с разбитыми ногами, без сапогов. Страшные глаза его, налитые кровью, смотрели на мальчика. (Как это выяснилось теперь, это и был злодей, бросивший второй роковой метательный снаряд.) Между ними плита панели была взорвана, и на этом-то самом месте, между невинною жертвою, привлекшею милосердное внимание Царя-человека, и гнусным извергом, пал наш Отец, наш Освободитель. По положению тела умирающего убийцы, которое у меня ясно запечатлелось, вернее всего предположить, что он подошел к Государю сзади (следовательно, он во время первого взрыва находился у забора сада великой княгини, в то время как Рысаков находился у решетки канала). Когда Император, осенив себя крестным знаменем, подходил к раненому мальчику, тут только злодей бросил под ноги Царя адский снаряд, которым и его самого отбросило к решетке, между тем как Император упал, обливаясь кровью, между преступником и мальчиком. В то время, когда я и прибежавшие околоточные с некоторыми из присутствующих бросились за извозчиками, чтобы отвезти раненых, мальчика и мужчину, которых мы сами и укладывали, я заметил на льду канала несколько лиц, одетых дворниками, с метлами, которые потом куда-то все исчезли.[16] Впопыхах полиция не обратила на них внимания. Отправив раненых, мы начали складывать поднятые нами вещи. Распространено мнение, что карета Государя не особенно пострадала и что в ней можно было ехать дальше; куски кареты, которые я едва мог удержать обеими руками, показывают неверность этого слуха. Около умирающего убийцы я наткнулся на металлическую оправу изящного портсигара, совершенно растрепанного, причем самая оправа совершенно изогнута. Кому принадлежал этот портсигар, конечно, неизвестно, но какова была сила взрыва, вырвавшего из-под сюртука и мехового пальто или шубы такой маленький предмет! От человека, которому принадлежал этот портсигар, вероятно, и следов не осталось.
Спустя некоторое время к месту катастрофы подоспел комендант ген[ерал]-майор Адельсон. В его сани мы помогли сесть Крахоткину, молодому офицеру, который, будучи контужен, совершенно оглох. Вслед за комендантом приехал светлейший князь Суворов. Растроганный до слез, он не мог смотреть на злополучное место и прямо направился во дворец. Только час спустя после катастрофы пришел взвод павловцев и оцепил место, ставшее с этого дня историческим и священным для памяти благодарного народа».
Подпоручик Крахоткин стоял в момент взрыва в двух шагах от Его Величества. Немедленно он почувствовал, что приподнят на воздух и, умирая, несется прямо на небо, что в известной степени порождало в нем приятное ощущение. Придя в себя, он увидел, что лежит на земле, что голова и лицо его в крови, а окружающие старались смыть и стереть эту кровь. Он встал на ноги, сделав несколько шагов к кучке людей, окружавших Государя, видел, как его подняли, с раздробленными голенями, и при этом ему странным образом почудилось, что это не Государь, а давно почивший великий князь Михаил Павлович. В это мгновение он лишился сознания и, придя в себя, уже очутился в санях рядом с городовым, который повез его в Мариинскую больницу. Голова его была обвязана несколькими платками, так как шапка его, а
