Она опять увидела на лице Бекета окаменелое выражение.
– Почему?
Глаза его были устремлены не на нее, а на тропинку впереди. На солнце их синева казалась более светлой и все же непрозрачной, непроницаемой. Катье почувствовала, как сжались в кулак его пальцы, и ей почему-то стало не по себе.
– И впрямь почему? Разве вы еще не поняли, мадам, что я солдат. Моя судьба на поле брани, а не в теплой постели. Я не привык, чтобы утром один лакей подавал мне горячий шоколад, а другой – газету с последними сплетнями лондонской «Кофейни».
– Многим нравится эта презренная жизнь, – заметила она. – Филипп тоже был солдатом, но я всегда подозревала, что он тоскует по роскоши, в которой вырос.
– Я не сказал, что эта жизнь презренна. Просто она не для меня.
– А как же семья? Наверняка ваши родные...
–
Лицо Торна превратилось в маску. Рука схватила ее за горло, и ребро ладони уперлось в подбородок.
– Вы задаете слишком много вопросов, мадам.
В бездонной синеве что-то сверкнуло, как сапфир на солнце или глаза хищного зверя в свете факела. Она содрогнулась.
– Лучше расскажите о вашей семье, – раздельно вымолвил он. – О вашем муже. О том, как, просыпаясь рядом с вами, он требовал горячего шоколаду. И жену.
Слова обожгли ее, точно кнутом.
– Пустите меня, – прошипела она и стиснула руку на его запястье, ощутив ладонью рубцы от оков. Конечно, в силе ей с ним не сравняться, но се тоже не так-то легко сломить. – Пустите меня, англичанин! Моя семья – не ваша забота!
– А моя – не ваша, фламандка.
– Да у вас небось и семьи-то никакой нет, – бросила она. – Ничего удивительного, что вы не ездите домой. Ваш дом – поле битвы, ваша семья – порох и человеческая кровь.
Бекет резко притянул ее голову к плечу, так чтобы она уткнулась в него лицом.
– Вот и понюхайте пороху и крови, мадам. Дышите глубже и не забывайте, что на этом поле командую я.
Крепко прижимая ее к себе, он пришпорил Ахерона.
Камни с грохотом летели из-под копыт. Плато было ровное, будто нарочно расчищенное для скачки.
– Простите меня, – прошептал Бекет, но ветер унес его слова, прежде чем Катье успела расслышать их.
Солнце стояло в зените, когда перед ними открылась долина, обозначившая северную границу графства Геспер-Об. Вдали, на высокой скале, омываемой двумя сливающимися реками, стоял замок маркграфа. Заложенный в год коронации Карла Великого, он вместе с окрестными землями предназначался в дар одному из верных его паладинов.
Теперь паладинов нет. Некому сдерживать натиск неверных за неимением оного. Клод и его свита озабочены по большей части альковными интригами.
– Петер... – прошептала Катье, вся во власти тревожных мыслей.
– Не волнуйтесь, мадам. Ваш сын в безопасности. – Рука у нее на талии, как всегда, вселяла уверенность и утешение.
– Почем вы знаете?
– Найал и Гарри поехали по северо-восточной дороге, а она вся охраняется нашими войсками. Сын ждет вас. Как мой враг – меня.
У Катье трусливо екнуло сердце. Скоро ложь ее откроется. Она почувствовала себя как затравленный зверь.
В долину надо спускаться густым лесом, переходить вброд ручьи, объезжать пригорки. Скорей бы конец этой долгой дороге! Но... Со страхом и радостью (в которой не хотела себе признаться) Катье подумала, что им не поспеть в замок до темноты. Значит, впереди последняя ночь наедине с ним...
Он тронул поводья и начал спуск.
Торн смотрел на удлиняющиеся тени и размышлял. До города часа два. Впереди ревел водопад; над ним высилось небольшое каменное строение. Заброшенная мельница, водяное колесо которой давным-