черной душой не должно разузнать.
– Катарина. – Сильные руки обхватили ее лицо, положив конец ее метаниям. Она слабо покачала головой.
– Катарина, – повторил он, – посмотри на меня. Посмотри на меня.
Она открыла полные слез глаза и увидела его насупленное лицо очень близко от себя.
– Катарина, – мягко сказал он. – Фон Меклен… – Он оборвал фразу и вытер большим пальцем скатившуюся с ее щеки слезу. – Фон Меклен причинил тебе какой-то вред? Взял тебя силой? Без твоего желания…
Она схватила его за запястья и отвела руки.
– Изнасиловал ли он меня? – Словно испытывая холод, она обхватила себя руками и отвернулась. – Какое это имеет значение?
Он погладил ее по плечу.
– Имеет.
В его прикосновении сквозило утешение, но Катарина не хотела его принимать. Она закрыла глаза и откинула голову назад, подставив лицо лучам осеннего солнца.
– Нет, – тихо сказала она.
Его пальцы сжались немного крепче.
– Катарина… ты уверена? Я все пойму. Была война.
– Да, Александр, была война.
Он провел ладонями вниз по ее рукам, затем уткнулся лбом в корону ее волос. Прохлада осеннего дня, казалось, испарилась в его присутствии, оставив только тепло и благоухание сандалового дерева, смешанное с легким ароматом розовой воды. Он поцеловал ее волосы, она напряглась.
– Я хочу верить тебе, – прошептал он. – Хочу верить, что тебе не довелось пережить такой боли.
– Верь, – это все, что она ответила.
– Мне хотелось бы. Но твои глаза говорят совсем другое, Катарина. Твои глаза и твое тело, всегда убегающее от мужского прикосновения.
Она попыталась сосредоточиться и разобраться в значении его слов.
– Я не убегаю, – заявила она.
– Разве? – Он прижался к ее спине и протянул к ней левую руку, повернув ладонью к ней. Она была большая, с длинными пальцами. По ней проходил белый рубец от старой раны. Он продолжал прижиматься щекой к ее голове. – Вложи свою ладонь в мою.
– Александр… – Он ничего не говорил, просто держал свою ладонь перед ней. – Александр, я… Что это доказывает? – Молчание. Она хмыкнула. Он продолжал ждать. – Это нелепо. Ну, хорошо, хорошо. – Она коснулась кончиков его пальцев своими и опустила руку.
Его рука не шевелилась. Глаза ее сердито блеснули.
– Черт побери!
Его пальцы стали медленно сжиматься, переплетаясь с ее. Она вздрогнула, но заставила себя не вырывать руки. Он легко удерживал ее, и она ощущала, как огрубели его мозолистые пальцы. Она обратила внимание, что он владел правой рукой лучше, чем левой, а это означало, что его левая рука предназначалась для кинжала. Пальцы, которые могли всадить смертоносный обоюдоострый клинок меж человеческих ребер, теперь нежно держали ее руку.
– Александр, это бессмысленно.
– Ш-ш-ш.
Она обратила к нему лицо.
– Что ты пытаешься… – Его губы были так близко, но она не могла отвести от них взгляда – Это ничего не доказывает, – сказала она, совершенно утратив прежнюю уверенность.
– А я и не хочу ничего доказывать, – сказал он, и она с удивлением обнаружила, какое чарующее зрелище представляет собой движение губ мужчины, когда он говорит. Поразительно, как это язык, поблескивающий на фоне совершенных белых зубов, может производить такие звуки. – Катарина?
– Х-м-м.
– Катарина, – повторил он, и голос его прозвучал тихо и соблазнительно, – я хотел бы стереть выражение боли из твоих глаз.
Она покачала головой и высвободила руку.
– А я хочу, чтобы ты не подпустил фон Меклена к долине Карабас.
Он вздохнул:
– Не могу обещать, Катарина. Но я прикажу своим всадникам следить за этим гнусным животным.
– Если он направится к долине, я хочу, чтобы вы уехали, независимо от того, поправится ли майор Траген или нет. В Алте-Весте или к черту, мне все равно. – Она подошла к лестнице и стала спускаться. – А что касается всего остального, можешь верить во что хочешь.
– Это ты должна верить.
Она резко остановилась и оглянулась. Солнце у него за спиной превратило его почти в рельеф, и она
