– Тогда примите мои извинения, мадам. У меня нет желания обременять вас своим ухаживанием, если оно вам не по вкусу.
Флакон на мгновение замер в ее руке.
– Извинения? – спросила она, придав лицу удивленное выражение. – От тебя? От солдата?
Различные подозрения по поводу ее выдумки замелькали в его мозгу, напоминая колоду карт, которую перетасовывают. Она искушала его, это он понял, но причина ускользала от него. Так много сложностей, много мотивов, большинства которых он не знал. И это беспокоило его. Очень беспокоило. Как она часто совершенно справедливо подчеркивала, он был солдатом, солдатом, который предпочитал сражаться на знакомой территории.
Катарина поставила флакон на место. На ее губах по-прежнему играла та же, будто приклеенная, улыбка. Страница из альбома лежала лицевой стороной вниз на углу стола, и она перевернула ее со стремительной грацией опытного игрока.
Его губы тоже растянулись в улыбке, подобной той, что играла на устах Катарины. Знакомая территория? Он мысленно покачал головой, одновременно осматриваясь в поисках других свечей. Скорее уж, знакомый игорный стол. Теперь единственное, что ему нужно сделать, – это решить, с какой карты пойти, чтобы выиграть наверняка.
Он отыскал и зажег еще два огрызка свечи, затем подошел к ней. Но она, ускользнув от него, подошла к жалкому очагу в конце комнаты. Его улыбка стала еще шире, и он демонстративно смел паутину с двух сальных светильников, укрепленных на канделябрах высоко на стене, словно только это и намеревался сделать.
– Твой… твой Грендель, кажется, давно уже здесь не живет, – заметила Катарина, и голос ее прозвучал тихо и неуверенно. Она снова посмотрела на картинку, которую оставила изображением вверх на краю стола, затем решительно повернулась к ней спиной, расправила плечи, взяла потрепанный веник, лежавший у очага, и принялась подметать скопившуюся пыль.
– Да, – согласился он, сделав шаг к столу. – Кажется, она уже довольно давно покинула это место.
–
– Да, Катарина, – сказал Александр, бросив взгляд на картинку. Это был небрежный эскиз, изображавший цыганский табор, и посреди равнодушной толпы женщина рожала ребенка под дубом. По стилю набросок напоминал сотни тех, что художники, как он не раз видел, делали в лагерях и после сражений, но по воздействию…
– Старая карга. – Он заглянул в глубь своей души, и на него нахлынули воспоминания. Искренняя улыбка приподняла уголки рта. – Когда я был мальчишкой, то считал, что она старше, чем река, старше, чем горы. Я думал, что она живет вечно. И она, конечно, заставила меня поверить, будто я был абсолютно прав.
Он вернулся к действительности, и улыбка его угасла. Прекрасные синие глаза Катарины устремились на пучки сухой травы, свешивающиеся с балок. Они выглядели так, что, казалось, рассыпятся в пыль от одного-единствен-ного прикосновения. Она опустила взгляд на ряд стоящих в беспорядке горшков и кувшинов на грубой полке. И хотя на первый взгляд казалось, что все эти предметы расставлены небрежно и непродуманно, но к каждому горшку, к каждому кувшину был тщательно прикреплен ярлык с таинственными символами и строчкой-двумя на латыни, которые почти невозможно было прочитать.
Она взяла один кувшин, другой, третий. Пальцы ее обхватили небольшой глиняный шар. Александр решил, что она собирается бросить его, и приготовился увернуться.
К его удивлению, – хотя ему уже давно следовало знать, что она совершала в основном непредсказуемые поступки, – она поставила кувшин на место, подошла к началу ряда и принялась одну за другой читать надписи на ярлыках. Меньше чем через минуту он услыхал какой-то звук, подозрительно напоминающий смех.
– Мне уже следовало бы знать, – сказала она, повторяя, как эхо, его мысли.
Он настороженно посмотрел на нее, не доверяя внезапно произошедшей в ней перемене настроения.
– Знать что?
– Знать, что ты не угрожаешь впустую, – Она усмехнулась. – И не затягиваешь выполнение своих угроз надолго. Необычная черта в мужчине.
– И каким же образом горшок с киноварью или кувшин с египетскими жуками может осуществить какую-то высказанную мною тебе угрозу? – спросил он и, скрестив руки на груди, стал ждать ответа.
Она открыла горшок и высыпала несколько зернышек на ладонь.
– И не забудь, янтарь с Востока. – Она потерла крупинками по запястью, затем поднесла их к носу и вдохнула. – М-м-м, люблю запах янтаря.
Он фыркнул, когда она вновь взяла в руки горшок и снова засмеялась.
– Ты угрожал мне чудом и – вот оно, – сказала она, раскинув руки и обводя жестом всю комнату. – Не сомневаюсь, что среди этой кипы рукописей в углу есть даже книги с заклинаниями.
– Ах, – сказал он, опуская руки, когда наконец понял, о чем идет речь. Беспокоившая его неопределенность рассеялась, словно туча мошек от порыва ветра. – Но я не угрожал тебе чудом, Катарина. Я обещал.
Он подошел к ней, взял за руку и, поднеся к носу запястье, вдохнул так же, как делала она. Александр ощутил, как она вздрогнула от его прикосновения и осторожно постаралась высвободиться.
– Запах янтаря, согретого женской кожей, действительно… невозможно забыть.
Он разжал пальцы, и ей удалось высвободить руку.
– Обещания… угрозы… Чаще всего это одно и то же, – сказала она.
– Нет, не одно и то же, – возразил он, протягивая руку и касаясь ее щеки.
