– Но потом мы бы их все равно прикончили. С включенными камерами, голых…
– В том-то вся и штука!
– Может, не надо снимать такое кино?
– Господи, не мы диктуем законы, а рынок. Я хочу сказать, людям такое нравится, верно? Не покупай они таких картин, мы бы их не снимали.
– Это верно…
Пиноле достал из кармана пластиковую коробочку, открыл, насыпал щепотку кокаина на изгиб большого пальца и костяшку указательного. Поднес к правой ноздре, втянул в нее. Затем заправил точно такую же порцию в левую ноздрю.
– Хочешь нюхнуть?
– Не прекратишь нюнить, так я с тобой разберусь по-настоящему, – пригрозил Роджо.
– Не нравится мне прикасаться к ним, когда они голые.
Роджо взял у Пиноле коробочку с кокаином и тоже не преминул вдохнуть понюшку.
– Лучше нам не ловить полный кайф, – сказал Пиноле. – Баркало это не понравится.
– Да пошел он на хер! Слушай, помог бы ты мне спихнуть машину этого говнюка в болото.
Пиноле вышел за ним на свежий воздух, в уже сгустившуюся тьму. Роджо открыл дверцу красного седана и высвободил ручной тормоз.
– Нравится тебе цвет этой машины? – спросил Пиноле.
– Да, по-моему, все в порядке. А тебе?
– Красный корпус мне нравится. А черная крыша нет.
– Виниловые крыши в такую жару – это сущая смерть.
– Солнце все равно прожжет их, как бумагу. Раньше или позже.
– Хороший был бы цвет для «кадиллака», – сказал Роджо.
– Баркало велел, чтобы мы утопили «кадиллак» в поганом болоте, – возразил Пиноле.
Роджо уселся на водительское сиденье седана. Одной рукой уперся в оконную раму, а другой – в дверцу.
– Подтолкнешь ты эту хреновину или нет? Пиноле всей своей немалой тяжестью навалился на машину сзади. Понадобилось лишь недолгое усилие – и вот уже она покатилась. Роджо выскочил из машины и пошел рядом с нею, притрагиваясь к баранке, когда седан надо было удержать на тропе. Они катили машину туда, где начиналась топь.
Когда передние колеса забуксовали, Роджо навалился на машину сзади на пару с Пиноле. Вдвоем им удалось столкнуть ее в трясину. Седан провалился, как океанский лайнер, внезапно пошедший ко дну. Через минуту на поверхности остался лишь масляный пузырь, от которого расходились концентрические круги зеленовато-бурого цвета.
– Красиво, – сказал Пиноле.
– Не хочется мне и «кадиллак» туда же, – сказал Роджо. – Мне эта машина всегда нравилась. И послужила она нам с тобой неплохо.
– Ты же слышал, что сказал Баркало.
– Плевать я хотел на Баркало. Мы на ней двигатель недавно поменяли. Только двадцать тысяч миль и прошла.
– Это верно, – согласился Пиноле.
Они вернулись к студии. Настала ночь. Еще какое-то мгновение назад в небе что-то неясно мерцало – и вот уже наступила полная тьма. Точно такая же, как в глубине болота, где покоился сейчас седан. В хижине горел прожектор и дверь превратилась в алый прямоугольник на фоне кромешной тьмы.
– Послушай-ка, – начал Роджо. – Мы можем завести «кадиллак» в ту лавку на Стиредж-авеню. Они его прямо при нас и перекрасят. Сколько это займет, если мы попросим их постараться как следует? Три часа, а может, и меньше.
– Баркало…
– Если Нонни взбесится, мы всегда сможем избавиться от машины! Но пусть сперва посмотрит, что мы с ней сделаем. Пусть сам увидит, что никто не опознает белый «кадиллак» в вишнево-красном!
– Это мысль, – сказал Пиноле.
– Верно, твою мать.
– Но лучше поторопиться, чтобы покончить с этим сегодня.
– Тут ты прав. Может, нам стоит поехать туда немедленно.
Они прошли в хижину, вновь увидели трупы на смертном ложе. Пиноле брезгливо потер руки.
– Вот ведь блядство!
– На треноге лежит пара рабочих рукавиц, – заметил Роджо.
Пиноле пошел поискать их. Они были ему тесны, но он все равно напялил их на мясистые руки. Роджо следил за ним: внезапная деликатность напарника и смешила его, и сердила.
