В гостиной было большое арчатое окно, заклеенное бумагой. Уличный фонарь светил сквозь нее желтым светом. Значит, здесь тоже спали. В задней стене была дверь в кладовую.
Мэрион провела его в свою комнату. В углу стояло кресло-кровать под пестрой накидкой. У стены лежали большие разноцветные подушки. Маленький письменный стол белого цвета и точно такой же стул у окна с хлопчатобумажной занавеской. Маленький круглый коврик на полу. Картонный шкаф – в другом углу; здесь она хранила свои наряды.
На стенах – фотографии без рамок, по одной на каждой стене, а на маленькой стене, в которой была дверь, – единственная фотография в серебристого цвета рамке. Две юные вьетнамки. Одна – Мэрион, другая (Свистун не сомневался) – Лим Шу.
– Пожалуйста, присаживайтесь, – сказала Мэрион, указав ему на стул возле письменного стола.
А сама села на краешек кресла, туго сдвинув колени.
Свистун на этом хрупком стульчике почувствовал себя неуклюжим великаном.
– Расскажите мне, что вы хотите сообщить про Лилиан. Это я ее так называла.
– Ее тело забрали из морга.
– Забрали?
– Точнее, украли.
Она побледнела. В том, что он сказал, судя по всему, таилось нечто ужасное.
– Но почему?
– Наверняка сказать не могу. Однако способен предположить две причины.
На верхней губе Мэрион выступили крошечные капельки влаги.
– Слушаю вас, – ободрила она Свистуна, однако сама отвела взгляд в сторону, словно выслушивать то, что он скажет, ей как раз и не хотелось.
– Или кто-то хотел скрыть идентичность тела, или, наоборот, удостовериться в его идентичности.
– Не понимаю.
Свистун замешкался. Но мог ли он высказать то, что ему предстояло, не причиняя боли? Какие для этого сгодились бы эвфемизмы? Он, во всяком случае, таковых отыскать не мог.
– Прежде чем тело украли, кто-то его обезглавил.
В глазах у Мэрион не отразилось ничего, она смотрела на него так, словно внезапно разучилась понимать по-английски. Из горла у нее вырвался какой-то короткий клекот. Лицо стало еще бледнее, глаза – еще чернее. И в них вспыхнул ужас – такой ужас, словно у нее остановилось сердце. Она опустила голову, но по-прежнему смотрела на него сквозь волну черных волос, рассыпавшихся по лицу. На миг поднесла руки к ушам, словно проверяя, все ли у нее в порядке.
Свистун частично пересказал ей то, что стало ему известно.
– Нет, – сказала она и начала падать лицом вперед.
Свистун, бросившись к ней, хотел было подхватить ее в том случае, если с ней произошел обморок.
Она легонько опустила руки ему на плечи, на мгновение их щеки соприкоснулись. Уистлер смахнул черные волосы у нее с левой щеки. У самого уха на щеке оказалась небольшая родинка.
– Лим Шу, – сказал он.
– Что?
Она сразу же отпрянула от него.
– Родинка возле уха. На фотографии Лим Шу, сделанной в морге…
– Это фамильная черта, – пояснила она. Он промолчал.
– Или вам кажется, будто я Лилиан, которая выдает себя за собственную сестру?
Он почувствовал себя полным идиотом; мысли раздваивались и терялись.
– Вам кажется, будто я Лилиан, которая решила скрыться?
– Скрыться? – переспросил он.
– От людей, которые убили ее.
– А вам известно, кто ее убил?
– Да, известно. Ее убил человек, приехавший из Нового Орлеана. Но тот, кто приказал убить ее, живет здесь, в Лос-Анджелесе.
– А имена их вам известны?
– Двое убийц, Дом Пиноле и Джикки Роджо, а прислал их третий. Мерзавец, его зовут Нонни Баркало. Лилиан боялась их. Она убежала, потому что узнала о том, что они убили латиноамериканку, и поняла, что они хотят убить ее. И украсть ее сына.
– Я знаю.
– Они собирались использовать мальчика в грязных делах.
– А этот человек, тот, кто нанял убийц? Она замешкалась с ответом.
– В чем дело?