Он положил на стол алюминиевый туб. Уистлер опустил руку на алюминий. Тот был влажен и холоден.
– Сухой лед, – пояснил Беллерозе.
– Господи, – выдохнул Свистун.
А Беллерозе сидел с такой невозмутимостью, словно в тубе не было ничего, кроме продуктов, которые он взял с собой в дорогу.
– И это не единственный сюрприз, который я припас, собираясь в путь.
Глава тридцать вторая
На следующий раз, когда «мерседес» проехал мимо «Милорда», Свистун уже поджидал его и дал отмашку. Когда машина остановилась, брызги из-под переднего колеса окатили ему башмак. Водитель, подавшись вперед, открыл пассажирскую дверцу. Свистун забрался в машину.
– Не больно-то тебе повезло, а, Шелли?
Шелли Поуп был продюсером. Он имел доступ к половине самых красивых тел во всем городе. Актрисы ради мало-мальски разумного предложения были готовы на самые акробатические трюки. Молодые сотрудницы административных отделов норовили в этом отношении перещеголять актрис. Случайные прохожие с радостью совали визитки с номером домашнего телефона. Жена Поупа гордилась тем, что ее мужу не составило бы труда переспать не с одной из них. Она и понятия не имела, что ее Шелли вздыхает по сопливым мальчишкам.
– Под таким дождем никто не выходит из дому, – пожаловался Шелли.
– Ребятам просто везет. Эй, погоди-ка. Смотри, что за сосунок! И как похож на продрогшую крысу.
– Слишком старый. Ему, должно быть, четырнадцать.
– Да уж, развалина!
– И вообще это девочка!
– Как ты их различаешь? Вот что называется: взгляд знатока. О Господи. Если я не ошибаюсь, тебе нравятся мальчики-десятилетки?
– Странные у вашего брата идеи. Ты что же думаешь: я мотаюсь по городу и клеюсь к малышам?
– Нет, Шелли. Ты находишь их и вставляешь им в попку. Это большая разница.
– Ради Бога, да маленькие засранцы сами высыпают на улицу, помирая с голоду и со скуки. Пойти им некуда. Друзей у них нет.
– Не считая тебя, правда, Шелли?
– Вот именно, не считая меня. Я покупаю им одежду. Я их кормлю. Я даю им деньги.
– А три часа спустя высаживаешь их на улице, чтобы они оказались предоставлены самим себе?
– Я не сутенер.
– Это верно. Ты их не продаешь и ни к чему не принуждаешь. Ты их всего лишь покупаешь. А ты когда- нибудь имел дело с теми, кто их принуждает и продает?
– А когда ты в последний раз перевел тысячу баксов в Фонд детства?
– Я? Никогда.
– Вот и оставь это. Мне моральной оценки не надо. Я сам себе моральная оценка. Я в этом году председательствовал на благотворительном обеде Фонда. Мы собрали пятьдесят тысяч на детский приют.
– А сколько ты собрал на другом благотворительном обеде? В пользу СААЛМиМ?
Поуп нажал на тормоза, и машина описала кривую на мокром асфальте. Потом прибавил газ и понесся дальше.
– Поосторожней, Шелли, – сказал Свистун. – Ты же не хочешь, чтобы мы впились в дерево. Прервутся две перспективные карьеры.
– Что такое СААЛМиМ?
– Не серди меня. Североамериканская ассоциация любви мальчиков и мужчин. Тебе бы следовало знать. Ты же президент местного отделения. Кстати, раз уж речь зашла о благотворительных обедах, вы ведь каждый год собираете деньги в Фонд срочной защиты?
– Что еще за Фонд срочной защиты?
– Тот, который берет на себя защиту извращенцев, привлекаемых за развращение малолетних. Да и Комитету дружбы с тюремной администрацией деньги не помешают, верно? Или вы просто-напросто берете их из Фонда детства?
– Тебя где высадить, а, Свистун?
– А еще ты член общества имени Рене Гайона. Забавный у вас девиз, верно? 'Малыша себе возьми, пока нет ему восьми'.
– Не серди меня. Нынче вечером, Свистун, я терпеть все это не намерен. Да и кто ты такой, чтобы судить? Объясни мне, где это сказано, будто проныра вроде тебя имеет право судить, что хорошо, а что плохо?
– Может, еще чековые книжки друг у друга проверим, а, Шелли?
– Не смеши меня. К чему бродяге вроде тебя чековая книжка?
