Он был хорош. Он походил на молодого бледнолицего аристократа с изысканной фотографии декадентских двадцатых.
Но только благодаря лицу с резкими и выдвинутыми челюстями, жестко очерченным ртом, с загорелым и гладким лбом, с бледно-рыжими волосами, расчесанными на прямой пробор столь тщательно, что они казались не волосами, а шапочкой для купания, возникало впечатление, что он в этом мире совершенно чужой и с трудом переносит его – переносит с трудом, но тем не менее ничуть его не боится.
Дженни поглядела в его сторону. Он шагнул вперед, одновременно достав из-под мышки кожаную папку почти такого же цвета, что и его волосы. Дженни кивнула – и он подошел к ним, остановившись на расстоянии в один шаг, и вновь принял выжидательную позу – крупная водоплавающая птица, ощущающая себя в родной стихии.
– Папочка, это Коннор Спиннерен. А этой мой отец Роджер Твелвтрис.
Спиннерен подал руку. Твелвтрис, однако, не пожал ее.
– Это твой друг, Дженни? Друг, о существовании которого мне не известно?
– У нас с вашей дочерью прекрасные отношения, мистер Твелвтрис, но я бы предпочел не называть их дружбой.
Спиннерен говорил с бостонским выговором, что только подчеркивало тонкость и четкость голоса, похожего на мальчишеский тенор.
– Так кто же вы такой?
Возникла короткая пауза. Спиннерен посмотрел на Дженни и вопросительно приподнял бровь.
– Я жду, Дженни, – сказал Твелвтрис. – Что все это должно означать?
Спиннерен смотрел на Дженни так, словно любовался ее внешностью, во всем его облике – в самой позе, в легком наклоне головы, в изяществе, с которым он держал кожаную папку, – сквозило хорошее воспитание. Именно на папку и обратила внимание Дженни.
– Они здесь?
– Да, мисс Твелвтрис.
– Подсядь к нам.
Спиннерен огляделся по сторонам и, предварительно попросив разрешения, взял свободное кресло из- за соседнего столика. Он сел, положил папку на колени, раскрыл ее, достал оттуда конверт, а из конверта две фотографии восемь на десять дюймов и, дождавшись от Твелвтриса кивка, разложил их на столике тыльной стороною кверху.
Твелвтрис перевернул снимки. И увидел собственную жену и Свистуна голыми и сжимающими друг друга в объятиях. Оба со страхом, вызванным неожиданностью, смотрели в объектив, а тела у них были белыми, как брюхо рыбы, выловленной с морского дна.
– Откуда у вас эти фотографии?
– Я сделал их прошлой ночью в доме у мисс Мэри Бет Джонс. Она проститутка и в настоящее время работает на выезде в Палм-Спрингсе.
– Я о ней слышал. Нелли решила пожить у нее, пока не подыщет себе квартиру или пока мы с нею не помиримся.
– Понял. Постараюсь впредь отвечать покороче.
– Почему вы сделали эти снимки?
– По моей просьбе, папочка.
– А тебе-то с чего приспичило?
– Я слышала, как ты ругался и орал на весь дом, что не позволишь Нелли обобрать себя при разводе.
Дженни была так обижена, что чуть было не расплакалась.
– Ну, и что же мне теперь делать с этими снимками? Шантажировать ее?
– Я только попросила мистера Спиннерена что-нибудь про нее разузнать. Я и не подозревала…
– Ладно. Ты пыталась помочь старому отцу. Вправе ли я на тебя за это сердиться?
Дженни встала и легонько обняла отца. Спиннерен тут же вскочил с места.
– Я надеялась, что это поможет тебе, папочка, – сказала Дженни.
– Понятно, котенок. Я знаю, что ты хотела как лучше.
– Мне надо поехать домой, чтобы привести себя в порядок к вечеру. – Она посмотрела на Спиннерена. – Спасибо, мистер Спиннерен. Если вам пришлось пойти на какие-нибудь расходы…
Спиннерен пренебрежительно отмахнулся при одном упоминании о возможной оплате.
– Ладно, Коннор, тогда до вечера.
– До вечера.
– Эй, погоди-ка! Надо поцеловать старика отца на прощание. – Твелвтрис, повернувшись, приблизил свое лицо к лицу Дженни и из губ в губы пробормотал: – Ты поступила правильно.
– Только позови, – насмешливой цитатой и голосом кинозвезды ответила Дженни.
Они проводили ее взглядом. От внимания обоих не укрылись одобрительные взоры мужчин, равно как и недоумение женщин, обращенные к Дженни.
