тетушка Свистуна в годы, когда сам он был мальчиком.
Ей было пятьдесят, может, и пятьдесят пять, но у нее оставалось достаточно кокетства, чтобы самую малость прихорошиться, завидев в дверях такого представительного мужчину, как Свистун. Она краем глаза посмотрела на Хока – и сразу стало ясно, что эти двое друг дружке не симпатизируют, хотя они вежливо улыбнулись, пофыркав, как парочка здоровающихся между собой кошек.
Свистун подумал, что Милли злится на Хока из-за того, что он, мягко говоря, не рекомендует ее мотель приезжим, а Хок – из-за того, что она в любом случае отказывается платить ему комиссионные за такого рода услуги. Вот он и привез к ней клиента, чтобы показать, что он не такой крохобор и жадина, как она.
– Номер? – спросила Милли.
– Прошу вас. И самый лучший.
– С видом на пруд, – хитро и язвительно сказал Хок.
Милли развернула регистрационную этажерку лицевой стороной к Свистуну и протянула ему прикрепленную на цепочке шариковую авторучку.
Он поставил фамилию и крутанул этажерку в обратную сторону.
– Гари Купер? – удивилась она. – Что за совпадение. Вы были моим любимым актером… пока не умерли.
– Я другой Гари Купер.
Свистун улыбнулся ей во весь рот улыбкой кинозвезды.
Покраснев, Милли сказала:
– Ну да, я сама это понимаю. Неужели вы думаете, что я этого не понимаю. Но вам не кажется, что в этом что-то есть – быть тезкой и однофамильцем кинозвезды?
– Мне нравилось бы это больше, приноси мне это столько же денег, сколько ему.
– Что вы имеете в виду?
– Все крупные чеки подписывал за него его агент.
А сам Купер выписывал чеки не больше чем на сотню.
– А чего это он так? – удивился Хок, которого эта байка заинтересовала не меньше, чем владелицу мотеля.
– Да все дело в том, что люди, получив чек за собственноручной подписью Гари, сохраняли его в качестве сувенира и, соответственно, не предъявляли к оплате. Мне говорили, что он экономил на этом по пятнадцать штук в год.
Милли покосилась на Свистуна голубым глазом и игриво улыбнулась.
– Но вы ведь не собираетесь расплачиваться чеками, не так ли?
– Только наличными, – ответил Свистун.
– Ага, а я уж было засомневалась. Потому что, скажу вам без обиняков, я предъявляю к оплате любой чек – с именем Гари Купера так с именем Гари Купера.
Свистун полез за бумажником. Там было почти пусто, но все же он выложил на стойку полсотни.
– Шестнадцать пятьдесят за ночь, – пояснила Милли. – Сколько рассчитываете здесь пробыть?
– Пока не управлюсь со своими делами.
– Надеюсь, ничего противозаконного?
– Если сделаю что-нибудь противозаконное, вам первой и расскажу.
Мили покраснела, расценив это как ухаживание. Разговор явно доставлял ей огромное удовольствие.
Хок искоса посматривал на своего недавнего пассажира, недоумевая, что вдруг понадобилось хорошо одетому жителю большого города от злосчастной старухи Милли.
– Значит, пока я возьму за одну ночь, – сказала хозяйка.
Свистун спрятал полсотни и достал двадцатку. Милли отсчитала сдачу и протянула ему ключ.
– Последний кабинет направо. Холодильник и автомат с содовой прямо за углом.
– Кстати, – поинтересовался Свистун, – а все эти знаменитости? Они действительно останавливались здесь или это тоже однофамильцы?
Милли пренебрежительно отмахнулась.
– Одно из хобби моего бывшего мужа. Мне это всегда казалось идиотизмом. Но ему нравилось возиться с регистрационными карточками. То и дело выискивал что-нибудь забавное.
Она не лишенным величия жестом выпроводила Свистуна и Хока из своего офиса.
Достав сумку Свистуна, таксист заметил:
– Строго говоря, регистрационные карточки – едва ли не единственная вещь, которую старый Вендель взял себе при разделе имущества. У него вся комната этими карточками забита.
– А чего ради он их хранит? Свистун перехватил у таксиста сумку.
Хок, не желая отпускать, ухватил сумку за вторую ручку. Так они и пошли в «кабинет», то есть в хижину,
