– У него было пятнадцать лет на то, чтобы поразмыслить над случившимся.
– Но с какой стати он вообще задумался бы?
– Потому что ты посетил его в тюрьме. И постарался выдать себя за его друга.
– Мне надо было выяснить, не догадывается ли он о чем-нибудь.
Она отвернулась от огня и посмотрела на Хобби.
– Ни за что тебе не следует браться в одиночку.
– Но это ты втравила его во всю эту историю.
– А зарезать козленка пригласил его на пляж ты.
– Ради Бога, не надо ничего бояться. Все кончено.
И он осушил фужер.
Вздохнув, она внезапно показалась усталой и старой.
– Хочешь прямо сейчас получить от меня подарок?
– Господи, – выдохнул он, не расслышав ни слова. – Как ты меня напугала.
Она окончательно распахнула пальто. На ней ничего не было, кроме сапог по середину бедра. Ее кожа, оттененная черным пальто, казалась голубовато-белой. Ее лоно выглядело бледным и тонким, словно оно истрепалось от чрезмерного использования.
До сих пор он не понимал, насколько она сухопара, насколько нескладна, насколько некрасива. Ей всегда удавалось скрывать свои изъяны. Это было составной частью ее волшебства, составной частью ее умения манипулировать реальностью, превращая ее в ослепительную иллюзию. До сих пор он не понимал, сколько ей на самом деле лет. А теперь понял, что она уже практически старуха. И в его глазах она увидела то, что он это понял.
– Лучше бы тебе запахнуться, пока не простудилась, – сказал Хобби. – Отправляйся-ка ты домой и ложись спать.
Она словно бы не поверила собственным ушам.
– Мне кажется, тебе пора.
Она подошла к нему в расстегнутом пальто, по-прежнему не пряча от него свою наготу.
– Из бездны вырвался дьявол, – сказала она.
– Я не хочу больше ничего слушать про дьяволов.
– Тут уж ты бессилен. – Она опустилась на колени и положила руку ему на бедро. Раздвинула ему ноги. – Я ведь тебе сказала, что держу твою поганую душу вот так!
Глава двадцать четвертая
Котлета, свесив голову, сидел на крыше и внушал себе, будто чует запах океана, хотя до океана на самом деле было много миль. Может быть, завтра он голоснет на дороге в Санта-Монику. Предварительно украв из какой-нибудь лавчонки пару плавок.
И вдруг его одолел страшный голод. Заехал в живот ударом кулака – и слабость сразу же разлилась по всему телу. На него обрушились запахи мяса и рыбы, жареной картошки и бананов – с такой остротой, словно все это выложили перед ним на стол. И сразу же в голове у него зазвучали голоса. Один из них (и он знал это) был отцовским. Отец велел ему положить себе побольше жаркого, побольше бобов, побольше зелени и картошки.
Закрыв глаза, он представил себе отца. Он узнал бы его с первого взгляда. Он узнал бы его даже с первого слова, хотя на самом деле ни разу в жизни не слышал его голоса.
– У тебя есть мелочь? – спросили у него, отвлекая его от воображаемого пиршества.
Слабость уже прошла, однако голод остался. Он открыл один глаз и искоса посмотрел на Хогана, воздвигшегося над ним. Хоган стоял босой, в джинсах и в расстегнутой рубахе, его белокурые волосы казались просто белыми, а кожа была цвета хлеба с маслом.
– У меня нет денег. Ни гроша.
– А хочешь раздобыть?
– Не хочу возиться с каким-нибудь педиком. И вообще, это становится слишком опасно.
– В каком смысле опасно?
– Можно подцепить какую-нибудь заразу. Заболеешь, а чего доброго и умрешь.
– Это если будешь путаться с ниггером или с наркоманом.
– Достаточно и того, что он лидер. И хочет оттянуть тебя в жопу. О Господи, какой ты дурак.
– Так, может, спиздим у кого-нибудь из квартиры телик? Или вытащим из кармана бумажник?
Котлета закрыл глаз и вновь погрузился в свои мечтания.
Хоган пнул его.
– Да ты никак спишь?
– Отвали. Я думаю.
– О чем ты думаешь? – удивился Хоган, подсаживаясь на не обвалившийся участок парапета.
