– Какого хрена ты об этом спрашиваешь?
– А что тут такого? Я задал тебе вопрос. А в тюрьме ты сидел? Что в этом такого страшного?
– А сам-то ты сидел?
– Ясное дело! Сколько раз.
– Значит, и я сидел.
– Где?
– В Литтл-Роке.
– Когда?
– Пару лет назад.
– За что?
– Да ты что, думаешь, я помню? За что-то. В магазине меня поймали. Или возле машины. Что-нибудь такое. Судить меня должны были через неделю, самое позднее, через десять дней. А продержали двадцать восемь. Судья подхватил простуду. Что-то в этом роде.
– И никто не освободил тебя под залог?
– А кому бы это пришло в голову? У меня никого такого нет. Однажды меня навестил сотрудник Социальной службы. Я чуть ли не на коленях просил, чтобы он добился моего освобождения. Для начала я сказал ему, что, по-вашему, мне делать среди всех этих мужиков? Там сидели мужики по пятьдесят, по шестьдесят, может, и по семьдесят. И многие из них были ни в чем не виноваты, точь-в-точь как я. И место им было не в тюрьме, а в больнице. Самые настоящие психи, ты понимаешь, о чем я?
– Полегче, – сказал Хоган. – Смотри не надорвись.
– Я хочу сказать, они называли меня красавчиком и сыночком и гладили по жопе при каждом удобном случае. Я рассказал обо всем сотруднику Социальной службы и попросил перевести меня куда-нибудь, где я буду сидеть со сверстниками, а не с такими стариками. Мне ведь было всего двенадцать, ну, может, тринадцать.
И настоящие педерасты там были тоже. Полным-полно. Трахались всю ночь, отсасывали друг у дружки, перешептывались. Один подкрался ко мне со своей штуковиной в руке. Сам карлик, а штуковина здоровенная. Прямо как у коня. Я сказал сотруднику, что меня туда нарочно упрятали, потому что у тех мужиков не было баб, а тут откуда ни возьмись мальчонка с мягкой попкой. Мне все время приходилось отваживать их. Однажды ко мне начал приставать даже охранник – и я сказал об этом сотруднику Социальной службы.
– И он что-нибудь сделал?
– Ушел и пропал навеки. Я его только раз в жизни и видел.
– Ну, и что произошло потом?
– А что, по-твоему, могло произойти? Спать-то мне надо, верно? Не могу же я отваживать их круглые сутки? Двадцать восемь дней я провел в этой злоебучей тюрьме и только потом меня выпустили с испытательным сроком.
– Блядство какое, – сказал Хоган. – А впрочем, ну и что? Ты ведь защищался, верно? Держу пари, они тебя даже баловали. А потом, худо-бедно, ты вышел оттуда живым.
– Поэтому ты и подставляешь зад каждому? – спросил Котлета. – Чтобы выйти отсюда живым?
Хоган пристально посмотрел на него.
– А что такого, есть-то мне надо? И потом, я соглашаюсь далеко не на все. Зря ты так думаешь.
Котлета снова раскрыл книгу.
– Как только можно вечно читать одно и то же, – возмутился Хоган.
– А с чего ты взял, что я читаю одно и то же?
– С тех самых пор, как мы с тобой познакомились, ты одну эту книгу и читаешь.
– Сам не знаешь, что за чушь плетешь! Хоган схватился за книгу, однако Котлета не выпустил ее из рук. Хоган вскочил на ноги и потянул на себя книгу.
– Не трогай, сукин сын!
Котлета тоже попытался встать на ноги.
– Отпусти книгу, или порвется, – предостерег Хоган.
Котлета отпустил книгу, на глаза ему навернулись слезы ярости. Хоган, отвернувшись от него, принялся рассматривать фотографии на центральной вклейке.
– Отдай! Отдай!
По щекам у Котлеты побежали слезы.
– Боже ты мой, и такая херня тебя интересует?
Ты заболел или как? Фотографии голых баб, изрезанных на куски! У одной и головы нет! Ну и ну! – В голосе Хогана слышалось отвращение, однако он по-прежнему пролистывал иллюстрации. – А это тот мудак, который все это вытворил? Ну и страшилище!
Котлета, издав еще один вопль, бросился на Хогана. Верзила никак не ожидал такого нападения со стороны того, кто был и меньше, и мельче; он потерял равновесие и упал. Напрягшись, он попытался стряхнуть с себя Котлету, но не тут-то было: тот отчаянно царапался и кусался. Наконец, вслед за Котлетой,
