отрицать факта предательства Амелии. Теперь оставался лишь один вопрос: кто был этот мужчина? Коварная, лживая ведьма!
— А лошади?
— Да, сэр. Обе привязаны к дереву.
Томас медленно кивнул:
— Я сам с этим разберусь.
Его дворецкий, обычно стоически спокойный, смотрел на него, подняв брови и широко раскрыв глаза. Минутой позже он проговорил:
— Как пожелаете, сэр.
Альфред повернулся, собираясь уйти, потом остановился и посмотрел на хозяина.
— Сэр, хотите, чтобы я зажег лампы?
И буквально, и фигурально Томас стоял, окутанный мраком. Он так спешил, когда открыл дверь библиотеки, что не подумал о свечах.
— Нет, сейчас я ухожу, — сказал он, не двигаясь с места.
Альфред удалился так же тихо, как вошел. Никакого объяснения этой сцене найти он не мог.
Итак, будущее, которое Томас уже ясно видел, рушилось с апокалипсической скоростью. И вдруг он заметил: Амелия появилась из-за кустов и торопливо направилась по тропинке к черному ходу. Томас повернулся и вышел из комнаты, намереваясь приветствовать ее.
Глава 30
Дверная ручка легко поддалась, и дверь распахнулась так быстро и резко, что Амелия с трудом удержалась на ногах. Ее руки в перчатках вцепились в дверной косяк.
В дверях стоял Томас.
Глаза его были холодны, как сибирская зима, и жестки, как гранит.
— Томас!
Единственное, что ей удалось произнести.
— Поздновато гулять на холоде.
Его тон был лишен выражения, но глаза могли бы разрезать стекло.
Амелия задрожала — и от холодного порыва ветра, и от его ледяного пронзительного взгляда.
— И кто же на этот раз? Кто-нибудь новый или вы вернулись к своим прежним увлечениям — Кромуэллу и Клейборо?
Он говорил спокойно, даже небрежно — так двое встретившихся на улице пешеходов обмениваются ничего не значащими любезностями.
Амелия открыла было рот, но произнести ничего не смогла. Холодный воздух покалывал кожу под одеждой. Она нервно сделала шаг вперед, ожидая, что он преградит ей путь, но Томас посторонился и позволил ей войти. Оказавшись в плохо освещенном холле, она потянула входную дверь на себя и закрыла ее.
— Кто это был? — снова спросил он, на этот раз еще тише.
— Я… Это не то, что ты… вы подумали.
— Я вас видел. Поэтому не трудитесь оскорблять меня подозрениями в слабоумии. — В его тоне появилась обвиняющая нотка. — Или вы предпочитаете, чтобы кто-нибудь из моих людей поймал его прежде, чем он покинет мою землю? Я считаю незаконное вторжение преступлением.
«Скажи ему правду, — убеждал ее внутренний голос. — Пожалуйста, пойми. Пожалуйста, пойми!» — мысленно обращалась она к Томасу.
— Это был лорд Клейборо, — сказала она задыхаясь. — Но я отправила его назад, — поспешила она добавить. — Он все еще считал, что мы поженимся.
Лицо Томаса оставалось непроницаемым.
— И почему бы ему так считать?
«Потому что я была так глупа и так опьянена любовью к тебе, что не думала о нем и не написала ему о том, что мои чувства изменились», — вертелось у нее в голове.
— Мы не переписывались с бала у леди Форшем. И он думал, что ничего не изменилось.
— Значит, вы утверждаете, что он проник на мою землю против вашего желания и без приглашения?
«Скажи ему правду», — продолжал звучать в ее ушах докучный голос. И она, подчиняясь ему, слепо и отчаянно продолжила:
— Не совсем так. То, что я…
— Так вы позволили или не позволили ему вторгнуться на мои земли?
Одна крошечная ложь могла бы все уладить. Но солгать ему она не могла.
— Возможно, я это и сделала, но вовсе не так, как вы думаете. Я…
И снова он не дал ей договорить, сказать что-нибудь в свое оправдание.
— Я ожидаю, что завтра вы уедете.
Прошла минута, прежде чем Амелия смогла осознать, что он сказал и что она услышала, потом мучительная боль обожгла ее сердце, и она чуть не рухнула на колени.
— Томас, пожалуйста, позвольте мне объяснить! — умоляла она.
Амелия потянулась к нему и дотронулась до рукава его халата. Он вырвал руку, будто ее прикосновение было невыносимо для него.
— Завтра.
Слово-приговор, обрекавший ее на холодное и пустое будущее, на жизнь без неге.
Она беспомощно смотрела на него, на его всклокоченные золотые волосы, потемневшие от проступившей щетины щеки и подбородок. Она молча проклинала лорда Клейборо за его неуместное появление и Томаса за его тупое упрямство, но больше всего себя за то, что вообразила, будто может справиться с этой ситуацией сама, не вовлекая в нее Томаса.
— Я не люблю его. Никогда не любила. С того самого бала я знала, что не смогу выйти за него. Я хочу быть с вами. Пожалуйста, не покидайте меня, — сказала она жалобным, убитым тоном.
Ей хотелось крикнуть: «Я люблю тебя!» — но эти слова были еще непривычны.
Он ответил не сразу. Вместо этого оглядел ее всю — от всклокоченных ветром волос до ног, обутых в сапожки.
— Вы позволили ему поцеловать вас.
В его словах было обжигающее обвинение, полное рассчитанной мстительности.
— Он это сделал против моей воли.
Но Томас отмахнулся от нее бесстрастным жестом.
— Я рассчитываю на ваш отъезд. Завтра же.
Его тон был беспощадным.
— Томас, вы не можете так говорить…
— Очень хорошо. Оставайтесь.
Не сказав больше ни слова, он повернулся с намерением удалиться. Только когда он завернул за угол главного коридора, Амелия очнулась. Неужели он и в самом деле сдался?
Инстинктивно она сделала попытку последовать за ним, но тут же остановилась. Сегодня ничто не могло бы растопить его гнева. И даже признание в любви не было бы принято должным образом.
Плотнее запахнув плащ вокруг дрожащего тела, она направилась прямо к своей спальне, так и не услышав и не увидев ни души.
Несомненно, завтра утром Томас будет в более спокойном настроении. А если не завтра, то послезавтра. И тогда он согласится ее выслушать. Этой мыслью и жаркой мольбой об этом она наконец убаюкала себя и уснула прерывистым сном.
На следующее утро за завтраком Амелия застала одну виконтессу. Она сидела во главе стола и пила чай из фарфоровой чашки. При появлении Амелии леди Армстронг поставила чашку на стол.
