пять или шесть приземистых, плетенных из прутьев и оштукатуренных хижин. А перед хижинами, расположенными неровным полукругом, был разложен огромный костер, в котором ревело и бушевало пламя.
Гвин испустила вздох облегчения, потом попыталась вглядеться в костер повнимательнее. В нем было слишком много дров и торфа. В ее сознании всплыло неясное воспоминание. Она посмотрела на Язычника.
– Ради чего такой костер?
– Ради кануна Дня всех святых. Это ночь, когда открывается дверь в наш мир из мира иного, единственная ночь в году, сулящая проход оттуда, где царит волшебство и обитают духи.
В темноте его серые глаза казались непроницаемыми.
– Здесь тепло, сухо и безопасно, – напомнил он.
– Если вы так говорите…
– Если вы будете вести себя достойно.
Ее брови сошлись над переносицей.
– Достойно?
– Не болтайте слишком много. Сумеете?
Она склонила голову к плечу.
– Конечно.
– Хорошо. А завтра поедем в ваше аббатство.
– Вы поедете?
Он спрыгнул с Нуара, когда распахнулась дверь самой большой хижины. Широкий сноп желтого света расплескался по глинистой почве.
В дверном проеме появились две фигуры, одна позади другой. Это были крупные широкоплечие мужчины, которые, как ей показалось, держали в руках оружие с тупыми лезвиями. Держали наготове.
Язычник произнес несколько слов на гортанном саксонском языке, и этого оказалось достаточно. Мужчины опустили оружие и подошли, приветствуя их жестами. Гвин ничего не поняла из беседы, но, похоже, Язычника это ничуть не обеспокоило.
Она продолжала держаться за мохнатую теплую холку Нуара, похлопывая его по шее, прислушиваясь к непонятному бормотанию мужчин и наблюдая за Язычником. Он стоял непоколебимо спокойно, и лицо его казалось грубее из-за отросшей за сутки щетины. Одну ногу он поставил на бревно. Его черные кожаные сапоги доходили до икр, и в них тускло отражался свет костра. Одна его рука, защищенная броней кольчуги, покоилась на согнутом колене. Он кивнул и рассмеялся в ответ на обращенные к нему слова мужчин.
Гвин почувствовала, что тоже улыбается, и внутри у нее что-то оборвалось, когда он обернулся к ней и окинул темным непроницаемым взглядом. Потом что-то сказал мужчинам и двинулся уверенными большими шагами.
Они вместе вошли в теплую хижину. В центре небольшого пространства стояли и сидели восемь или более человек. В хижине было тесно, но уютно, Над очагом в центре хижины висел черный котел, а в нем что-то кипело и булькало. Справа за перегородкой в половину стены Гвин услышала, как в соломе ворочается корова.
Все лица обратились к ней, и все глаза уставились на нее. Она улыбнулась. Они не ответили улыбками, но их чумазые лица не казались враждебными.
Одна из женщин, широкоплечая плосконосая матрона, выступила вперед и жестом пригласила Гвин сесть за стол. Перед ней с грохотом шваркнули миской с горячим рагу.
В темно-коричневой густой похлебке она различила всплески яркого цвета – морковь и лук. Рядом с миской положили ломоть свежего ржаного хлеба.
– Спасибо, – выдохнула Гвин, и в самом деле испытывая огромную благодарность.
Язычник кивнул ей.
– Я оставляю вас здесь, мистрис.
– О! – испуганно воскликнула она, но попыталась скрыть свой испуг.
– Завтра утром Клид вас проводит, – сказал он, жестом указывая на одного из широкоплечих мужчин, приветствовавших их, – до аббатства Святого Альбана.
Она перекинула ногу через скамью. Он уже направлялся к двери.
– Я не могу не выразить вам свою благодарность, Язычник. Я у вас в неоплатном долгу. Вы спасли мне жизнь.
Он пожал плечами:
– Правильнее сказать, вашу добродетель. Не думаю, что ваша жизнь была в опасности, мистрис.
– Нет, сэр, это правда. Была. Потому что я убила бы себя, чтобы не выйти за Марка фиц Майлза.
Он приостановился, держась рукой в перчатке за дверную скобу, и по-дружески улыбнулся ей через плечо.
Тогда она заставила себя подняться на ноги, вышла за дверь и подошла к нему.
Он замер, потом кончиками пальцев отвел прядь волос ей за ухо и наклонился:
– Улыбнитесь мне.
Горячая волна омыла все ее тело:
– Сэр?
– Улыбнитесь мне!
Он мог говорить что угодно. Звучал его хрипловатый голос, она ощущала его теплое дыхание на коже, и если бы он признался, что готов предать короля, она все равно улыбнулась бы. И, когда это произошло, медлительная улыбка тронула в ответ уголок его рта.
– Вы меня отблагодарили, – проговорил он.
Что-то жаркое и вместе холодное, какая-то дрожь потрясла ее тело, как будто на него обрушилась гроза. Она пыталась вдохнуть воздух, но легкие выталкивали его обратно. Гвин едва слышала его слова, потому что от его мускулистого тела в нее перетекал жар, а его губы, оказавшиеся возле ее уха, шептали слова, не имевшие ничего общего с жаром, который он пробудил в ней.
– Берегитесь, Рейвен. Не болтайте слишком много. Не задавайте лишних вопросов.
Он провел указательным пальцем по ее подбородку. Это прикосновение длилось очень недолго. Это был бездумный жест но жар и холод мгновенно взорвались в ее крови. Она потянулась к нему и кончиками пальцев прикоснулась к его закованной в броню руке.
– Не уходите. Пока не уходите. Пожалуйста!
И что-то глубоко запрятанное и надолго скрытое внутри зашевелилось в душе Гриффина.
Он взял ее за руку и вывел из хижины наружу, толкнул за круп Нуара, используя его как щит между ними и хижиной. Его намерение было ясно, он едва осмеливался дышать, ожидая ее сопротивления. Если бы она отступила хоть на дюйм, он бы тоже отступил, забыв все, и решил бы, что ее неровное дыхание – всего лишь признак страха, а дрожь вызвана усталостью.
Почему кровь так загудела в его жилах? Почему ему стало трудно дышать? Он всего дважды едва прикоснулся к ней, и прикосновения эти были настолько невинными, что и в комнате, полной людей, они были бы пристойны и едва ли удивили бы кого-нибудь. Почему?
Потому что эта маленькая отважная женщина готова была низвергнуть его в такие бездны желания, о существовании которых он даже не подозревал, и в нем забурлила, запульсировала неуемная страсть от одного лишь прикосновения к ее спине и от вида ее прелестного, заляпанного глиной лица.
Не думая об обычае, судьбе и ни о чем другом, он наклонился и медленно провел большим пальцем по ее шее, потом поцеловал эти трепетные губы.
И услышал легкий вздох, нежный как бархат. Затаив дыхание, он провел кончиком языка по ее губам, заставив их слегка приоткрыться.
Гвин запрокинула голову, потрясенная влажным жаром, настигнувшим ее тело внезапно, как удар молнии. Трепет охватил ее, коснулся бедер и развилки между ними, посылая желание в кровь.
Она едва сознавала, что обнимает его, что ее руки обвились вокруг его шеи. Он обхватил ее бедра и притянул к себе, кладя ладонь на округлость ее живота и оказываясь в опасной близости к тому месту, откуда влажный жар изливался в самое сердце ее плоти.
– О, Язычник! – слетел с ее губ едва слышный стон.
Все в ней устремилось к нему – груди, бедра, живот. Она вся выгнулась ему навстречу. Это походило на приглашение.
И одним легким движением Гриффин поднял ее, оторвал от земли, все еще крепко прижатую к нему, и его губы жадно впились в ее рот. Его ладонь скользнула вверх, большой палец оказался под округлостью груди.
Посмотрев на нее, он увидел ее полуприкрытые глаза.
Видна была всего лишь узкая полоска зеленой радужки. Все ее лицо выражало зарождающуюся страсть: алые полураскрытые губы, разрумянившиеся щеки, бурно вздымающаяся грудь.
Будто впервые в жизни она вдохнула этот воздух.
Он выпустил ее из объятий, будто обжегся. Кровь его бурлила, дыхание было неровным, Неужели он едва не совратил женщину благородного происхождения, как если бы она была гулящей девкой: прислонил ее к крупу своего коня и чуть было не задрал ей юбки? Неужто он забыл о своей миссии накануне ее свершения? Что с ним случилось? Неужто это было так легко – отвлечь его от дела? Неужто он с такой готовностью поддался искушению?
Никогда прежде с ним не случалось ничего подобного.
Он ощущал тяжесть в паху, бешеное биение сердца… И вытер ладонью рот.
– Я неправильно поступил, Гвиневра, – пробормотан он. – Я вел себя глупо.
Она опустила глаза.
– Не один ты поступил глупо.
– Я никогда прежде… – Он провел рукой по лицу. – Я был не прав. Пожалуйста, прости меня.
Она поднесла к губам руку.
– Чего ты не делал никогда? – спросила она тонким голоском.
– Я никогда не навязывал себя… женщине, не желающей…
Она выпрямилась и встретила его взгляд.
– Я не могу сказать, что не желала. Волосы упали ей на лоб. Она отвела их назад.
– Значит, сегодня мы оба делали то, чего не делали никогда прежде.
Гвин помолчала.
– Ты спас мне жизнь.
– А ты – мне…
Внезапный взрыв смеха разрядил напряжение.
– Я и в самом деле никогда прежде не делал этого.
– Потому нам можно извинить некоторые…
– …вольности, – закончил он.
– А теперь ты должен уехать.
Она сказала то, что следовало сказать еще десять минут назад.
– Да, – согласился он, но не тронулся с места.
– У тебя есть дела, и у меня тоже. Каждое слово падало как сосулька.
– Поэтому, – продолжала она ледяным тоном, – уезжай!
Он быстро поцеловал ее в губы, вскочил в седло и не оглядываясь умчался в сторону
