— А! Признался! — заорала вдова.
— Он признался! — заорали Турандот и Подшаффэ.
— А! Ты признался! — громко сказал Габриель.
— Простите! — кричал Хватьзазад. — Извините!
— Мерзавец! — орала вдова Авот'я. Это криковоплеизвержение привело к тому, что из тьмы возникли двое на велосипедах.
— Нарушение тишины в ночное время, — заорали хором оба навелосипеда, — лунный галдеж, соноразрушительный ор, полуночный гвалт, а ведь это все, сами понимаете, — орали навелосипеды.
Габриель незаметно отнял руку от Хватьзазадовых грудков.
— Минуточку, — воскликнул Хватьзазад, проявляя небывалую смелость. — Минуточку! Вы что, не поняли, кто я?? Полюбуйтесь, я в форме. Я лягавый, у меня нашивки на рукавах.
И он начал размахивать своей накидкой.
— Откуда ты тут такой взялся? — спросил навелосипед, который по своему служебному положению должен был беседовать с гражданами. — Мы тебя здесь раньше не видели.
— Очень может быть, — ответил Хватьзазад с небывалой дерзостью, которую хороший писатель назвал бы не иначе как безрассудством. — Очень может быть. Тем не менее полицейским я был, полицейским и остался.
— А вот они, — сказал, хитро прищурившись, навелосипед, — вот эти вот (жест), они что, тоже полицейские?
— Вы мне не поверите. Но они совершенно безобидны.
— Как-то все это не по-божески, — сказал говорящий навелосипед.
Второй навелосипед ограничился гримасами. Страшными.
— Тем не менее я уже ходил к первому причастию, — ответил Хватьзазад.
— О! Полицейский так никогда бы не ответил, — воскликнул говорящий навелосипед. — Сдается мне, что ты штудируешь эти возмутительные статьи, в которых прославляется несуществующее единство полиции и духовенства. Слышите вы меня? (Он обращался теперь уже ко всем присутствующим.) У полиции эта церковь вот где сидит (жест)!
Все это действо было воспринято присутствующими весьма сдержанно, только Турандот подобострастно захихикал. Габриель демонстративно пожал плечами.
— Эй, ты, — обратился к нему говорящий навелосипед. — От тебя воняет (пауза). Майораном.
— Майораном! — Габриель посмотрел на него с жалостью. — Это «Тайный Агент» от Кристиана Фиора.
— А! — сказал навелосипед недоверчиво. — Сейчас посмотрим.
Он подошел к Габриелю и начал обнюхивать его пиджак.
— Вообще-то... — сказал он, уже явно склоняясь в пользу Фиора. — Посмотрите-ка! — добавил он, обращаясь к своему коллеге.
Последний, в свою очередь, принялся обнюхивать пиджак Габриеля. Покачал головой.
— Непонятно вообще, что эти ублюдки в этом понимают, — зевая, сказала Зази.
— Однако! — сказал говорящий навелосипед. — Вы слышали, сержант? Это где-то напоминает оскорбление.
— Не где-то, а в заднице, — вяло отозвалась Зази. Габриель и Подшаффэ расхохотались. Тогда она добавила специально для того, чтобы уважить их до конца:
— Эту шуточку я почерпнула все там же, в мемуарах генерала Шарля Вермо.
— А! Дело в том, что эта девчонка издевается над нами так же, как этот, со своим майораном, — сказал навелосипед.
— Никакой это не майоран, — сказал Габриель. — Повторяю: это «Тайный Агент» от Кристиана Фиора.
Вдова Авот'я, в свою очередь, подошла к нему и принюхалась.
— И в самом деле, — сказала она навелосипедам.
— А вас не спрашивают, — обратился к ней неговорящий навелосипед.
— Чистая правда, — пробормотала Зази. — Я ей сама только что то же самое сказала.
— Повежливее с дамой! — сказал Хватьзазад.
— Знаешь что, — сказал говорящий навелосипед. — Ты бы поменьше высовывался.
— Повежливее! Повежливее! — повторил Хватьзазад.
Вдова Авот'я была тронута его мужеством.
— А тебе давно уже пора спать.
— Ах! Ах! — сказала Зази.
— Ну-ка покажи документы, — сказал Хватьзазаду говорящий навелосипед.
— Это умунепостижимо! — сказала вдова Авот'я.
— А ты, старуха, заткнись! — сказал неговорящий навелосипед.
— Ах! Ах! — сказала Зази.
— Повежливее с дамой! — сказал Хватьзазад. Его поведение стало просто безрассудным.
— Так полицейский тоже никогда бы не сказал, — сказал говорящий навелосипед. — Документы! И поживее! — заорал он.
— Вот умора! — сказала Зази.
— Это все-таки чересчур, — сказал Хватьзазад. — Почему-то документы требуют именно у меня, а у этих вот (жест) ничего не требуют.
— Нехорошо так говорить, — сказал Габриель. — Совсем нехорошо.
— Ну и сволочь же он, — сказал Подшаффэ. Но навелосипеды твердо стояли на своем.
— Давай документы! — орал говорящий навелосипед.
— Давай документы! — орал неговорящий навелосипед.
— Нарушение тишины в ночное время, — переорали их вновь прибывшие полицейские с полицейским фургоном в придачу. — Лунный галдеж, соноразрушительный ор, полуночный гвалт, а это, сами понимаете...
Обладая безошибочным чутьем, они сразу унюхали, кто здесь нарушители и забрали Хватьзазада и обоих навелосипедов. Через минуту все стихло.
— Все-таки есть на свете справедливость, — сказал Габриель.
Но вдова Авот'я была безутешна.
— Не надо плакать, — сказал ей Габриель. — Ваш хахель вообще-то лицемер порядочный. И потом уже надоело, что он все время за нами шпионит. Поешьте с нами лукового супа. Луковый суп и утешит и успокоит.
XVII
Слеза упала на раскаленный гренок и тут же испарилась.
— Ну хватит, хватит, — сказал Габриель вдове Авот'е. — Придите же в себя наконец! Не он первый, не он последний. У вас такой замшелый вид, что вы без труда подцепите еще какого-нибудь прохвоста.
Одолеваемая сомнениями, вдова вздохнула. Раскаленный гренок проскользнул в ложку, и она закинула его себе в пищевод. Обожглась.
— Позовите пожарных, — сказал ей Габриель и снова наполнил ее стакан. Каждое Авот'йное глотание поливалось таким образом отменным мюскаде.
Зази, как и Зеленуду, одолела сонница. Подшаффэ и Турандот молча сражались с длинными волокнами тертого сыра.
— Отличный луковый суп, — обратился к ним Габриель. — Можно подумать, что ты (жест) положил туда пару подметок, а ты (жест) залил их помоями. Но именно это мне в нем и нравится. Естественный вкус — это когда все по-простому, без затей. Чисто, без примесей, одним словом.
Все молча согласились.
